Удивительный человек Александр Васильев — он занимается русской модой и её историей, и при этом уверен, что у русских нет вкуса. «Это связано с национальным характером», — добавляет человек, коллекционирующий исподнее французской знати. Поразительно, как может человек, чьим прапрадедом якобы был адмирал и полярный исследователь В.Я. Чичагов, так недооценивать свой народ.
Возможно, за этим кроется излишняя любовь к французам, та же, за которую поплатился сын исследователя — адмирал Павел Чичагов, когда при странных обстоятельствах дал Наполеону убежать. Тогда всё было списано на неумение морского специалиста воевать на суше, и великий баснописец Иван Крылов посвятил Чичагову-младшему разгромную басню «Щука и кот». Тот отправился в позорное изгнание в Англию, а затем нашёл пристанище и последний покой во Франции.
Наш герой тоже тяготеет к французской культуре, и уехал во Францию, женившись на мадемуазель Анн Бодимон. Французскую культуру трудно не любить, и одежда здесь признана во всём мире — вот только зачем при этом унижать русских? Разве у нас не было Надежды Ламановой? Разве у истоков французской высокой моды в XX веке, самых популярных в мире брендов, не стояли русские мастера? Разве русский народ не славится особым стилем, уважаемым во всем мире?
Другое дело — любовь элит к европейским брендам и качеству, а также большие экономические трудности на пути к развитию в России качественных брендов. Без денег у населения и постоянной поддержки талантливых мастеров, да ещё и с многолетней экономической моделью, делающей невозможным производство качественной прет-а-порте, в российской моде действительно трудные времена. Но разве в этом виноват национальный характер? Не думаю, что это так.
«У нас вкуса нет, — говорит Александр Васильев, — поэтому мы покупаем английский вкус, французский вкус, американский, испанский».
Мы покупаем не вкус, и это мог бы знать популярный эксперт, а качество вещей, которое требует восстановления после истребления модной индустрии большевиками. Восстановления и изменения экономической политики страны. В частности, отрасли нужен платёжеспособный потребительский спрос и нормальная экономическая система, поощряющая производство.
Текстиль был прибыльнейшим делом до революции, купеческие династии на нём росли (Морозовы, Коншины, Думновы), а изготовлением платья занимались не только «немцы, французы, англичане, поляки, датчане, евреи», но прежде всего русские мастера, произведения которых украшают царские и императорские коллекции. Едва большевистское государство объявило НЭП — и проблемы лёгкой промышленности улетучились: нашлись и мастера, и платёжеспособный спрос.
Другое дело, что элита и в дореволюционной России отдавала предпочтение привозному, и это не вина русского национального характера, но нелюбовь к «своим» у элит.
Народ умудрялся прилично одеваться по мере сил. Едва советские партийные лидеры открыли границы — и русские модницы стали выглядеть краше всех в Европе. Но русская модная школа была практически утрачена из-за власти большевиков и их подходу к потребительскому рынку, презирающему эстетические нужды людей. Самое главное, что мы потеряли и что ожидают от нас — это возврата в русский, национальный стиль.
Да, мы предпочитаем европейское качество одежды, которое на голову выше того, что за эти деньги может дать русский бренд. Последний может сделать то же и более подходящее русским в России, но из-за налоговой системы и отсутствия вложений в национальную индустрию в течение десятилетий хорошие русские бренды будут или хуже, или дороже аналогов из «недружественных стран». А платёжеспособного спроса, который даст возможность развивать производству технологии, как в Европе, в нищей стране нет. И это тоже не проблема русского национального характера, разве что его беда.
