Причём здесь Испанская Республика (1931-1939) и Россия сегодня? — спросите Вы.
Дело в том, что наши размышления на эту тему продиктованы множеством аллюзий, которые связывают эти два явления.
Третьего дня мы посетили потрясающую выставку «Эфемерные сокровища», организованную при непосредственном участии Посольства Королевства Испании в России, посвящённую удивительному аспекту российско-испанских отношений. Она освещает, как мне кажется, редкий и малоизвестный предмет для изучения в мире вообще — сохранение скульптурных и архитектурных памятников во времена гражданских войн и катаклизмов. Сначала несколько слов, конечно же, благодарственных о самой выставке, а уже потом о теме нашего повествования.
Выставка организована представителями испанской интеллигенции новой волны, учёных-энтузиастов, посвятивших себя памяти о той кровавой Гражданской войне, которая потрясла мир и которая, как мы понимаем, стала частью истории, называемой «европейская и мировая политика после Октября» (имеется в виду Октябрьская революция 1917 года в России).
Я придерживаюсь той точки зрения, что Великая Октябрьская революция положила начало целому ряду европейских и мировых катаклизмов, которые, пожалуй, закончились только сейчас — тем, что восторжествовал Вашингтонский консенсус (хорошо это или плохо — это другой вопрос, но мы стали свидетелями торжества идей сторонников так называемого «всемирного банковского путча», олицетворением которого не полностью, но в том числе, является американская правящая элита).
Испанская трагедия — это все события вокруг провозглашения в стране Республики и последующая Гражданская война. Основная часть архивных документов по этому периоду уже опубликована, и автор этих строк обладает расшифровкой 18 файлов Сталина по испанским событиям. В них говорится о том, что Испания была проиграна нарождающемуся европейскому фашизму не потому, что Испанская Республика и СССР вместе не смогли достойно противостоять ему, а проблема была в том, что на стороне противника стояли не только германо-итало-португальские объединённые силы, но и, к великому сожалению, их поддерживал мировой капитал. Здесь роль Англии, в меньшей степени — Франции и США, выглядят, мягко говоря, неприглядно. Не будем забывать, что в Лондоне находилась штаб-квартира Комитета по невмешательству в испанские дела.
Симптоматично, что представителем в этом Комитете был Посол СССР в Великобритании — Иван Майский — фигура неординарная. Кстати сказать, после опалы, когда Сталин его «сослал в МГУ» , он возглавил и возродил школу российской испанистики в новое время. Его любимой ученицей, входившей в первую группу его семинаристов, была моя тётка Либертад Альварес, впоследствии Генеральный директор Высшей школы иностранных языков в городе Бильбао (Испания). Она мне много рассказывала и о самой фигуре научного руководителя, и о его оценках эпохи, столь далёкой и одновременно столь близкой нам сегодня — эпохи войны 1936-1939 годов в Испании.
Привезённая из Испании выставка, размещённая в нескольких скромных залах столичного Музея архитектуры, производит впечатление не столько своей трепетностью — отношением к труду реставраторов и хранителей старины, но и трогает и задевает самые сокровенные струны души зрителей темой благодарного отношения испанцев в столь трудный для себя период к той далёкой (но такой романтической, как они себе это представляли), райской прародине их общей пролетарской революции.
Фернандо Санчес Кастильо — автор идеи выставки, посвящённой событиям более чем 90-летней давности — производит впечатление очень чистого, откровенного, цельного и преданного своему делу человека. Он с большим энтузиазмом и горячностью, свойственной увлечённому человеку, показывал нам различные экспонаты этой выставки и было видно, что он это делает от души, по велению сердца, а не как профессионал-экскурсовод, который говорит заученными штампами и произносит «текст для всех».
Он нам провёл достаточно подробную экскурсию, показал фотографии, на которых изображены дары Испанской Республики московскому правительству и Моссовету той поры. Это были некоторые испанские деревянные сооружения, можно сказать, деревянные скульптуры, символизировавшие чувство благодарности и признательности испанского республиканского правительства старшему брату.
На одной из фотографий изображён 11-летний отец нашего нового друга, который был поставлен франкистами, только что вошедшими в Мадрид, на разборку памятников старины, в частности, символа Мадрида — фригийской богини Кибелы, обложенной республиканскими городскими властями камнями и песком ради её спасения от авиации франкистов, имевших значительный перевес в авиации над республиканцами, и умело использовавших это своё преимущество, в частности, для бомбардировки мирных гражданских объектов. Достаточно вспомнить небезызвестный город Герника в Стране Басков.
Гостеприимные стены московского музея, открывшего свои двери испанским учёным-энтузиастам, по словам его директора, положили начало эпохе воспоминаний об Испанской Республики в СССР и в России — эпохе, когда отношения между Испанией и нашей страной носили беспрецедентный для Европы характер, что говорит как о величии духа, с одной стороны, героического испанского народа, защищавшего свою национальную идентичность и свой политический выбор, с другой — СССР, который как никогда ярко и так самозабвенно и возвышенно продемонстрировал свою солидарность, что до сих пор воспринимается в Испании как однозначный положительный жест и искреннее недвусмысленное солидарное отношение единомышленника к единомышленнику. По всей видимости, так ярко и масштабно, как это было в эпоху 1931-1939 годов, это никогда не повторилось на протяжении всей истории существования СССР.
Вчера в беседе со мной финансовый омбудсмен России Павел Медведев, коснувшись своих семейных воспоминаний об Испании той поры, рассказывал: «Это была эпоха, когда Испания нам поставляла детей и цитрусовые взамен на материальную и военную помощь. Моя мама 1910 года рождения мне рассказывала об этом периоде, что в СССР не видели апельсинов и лимонов, они редко появлялись и в Москве. Но вот однажды приобретя лимон и съев его целиком от незнания этого фрукта, она воскликнула: «Какая кислота! Этот лимон не может быть испанским. Испанский лимон должен был быть обязательно сладким!». Вот таким было отношение к Испании и испанцам в народе. Всё, что исходило от Испании, должно было быть и приятным, и источать положительные эмоции.
Я спросил профессора П.А. Медведева, с чем, по его мнению, связан рост интереса к испанским событиям той поры в сегодняшней России? Ответ не заставил себя ждать: «Я думаю, это связано с тем, что испанцы сейчас занимаются перезахоронением Франко».
Да, но я полагаю, что это также связано с тем, что сегодня в России идёт поиск реперных точек в своей недавней истории, когда у страны были свои значимые страницы, которые давали ощущение её величия. Таких эпизодов в недавней истории было не так много, но они были. И, возможно, одним из самых ярких была страница, связанная с испанскими событиями.
Испанские события, несмотря на всю их противоречивость и однозначное отношение к ним в сегодняшней России — это яркая страница не только в российско-испанских отношениях, но и вообще в европейской истории.
Наверное, самое главное, что хочется сегодня вычленить и особенно высветить, сделать ярким и выпуклым — это вопрос морали. Почему СССР так быстро, так молниеносно отреагировал на просьбу испанского республиканского руководства протянуть руку помощи молодой Испанской Республике, оказавшейся в режиме почти полной международной изоляции, практически без каких-либо средств к существованию?
Понятно, что СССР в ту пору искал моральные ориентиры не только среди своих единомышленников и союзников, но и среди широкой демократической общественности по миру. И видя, насколько Испанская Республика популярна среди мировой научной и творческой интеллигенции, советскому руководству был очевиден подъём энтузиазма среди самых широких демократических слоёв во всех странах мира, и даже в Германии, где уже с 1933 года к власти пришли нацисты, что СССР тотчас встал на защиту Испанской Республики.
Моральный аспект (это отмечалось как в пропагандистских выкладках всей внешнеполитической пропаганды СССР и Коминтерна, так и во всех дипломатических и прочих действиях Советского руководства как в Испании, так и в других странах) превалировал в принятии этого решения.
Сейчас также очень хочется подчеркнуть ещё один очень важный аспект, которого нельзя не коснуться в разговоре об испанских событиях, он связан с темой, упомянутой моим vis-a-vis Павлом Медведевым.
Защитники франкистской Испании — современные неофранкисты и вообще любители, как я в шутку говорю, «франкистской старины» — забывают о такой мелочи, как мораль. Я думаю, что испанские события — это яркий пример именно имморализма в политике, который, наверное, был и до, и будет и после этого… Но такого отъявленного цинизма не было со времён Порохового заговора в эпоху Якова Первого в Англии, в результате приведшего к казни монарха (уже Карла Первого) и восстанию Кромвеля.
По традиции, испанцы, имевшие по семейным или личным причинам отношение к этим событиям, стараются не касаться фигуры Франко. Одни — по причине брезгливости к личности «мелкого проходимца, поднявшегося на самый верх благодаря кровавой карьере», другие — по причине того, что слишком много боли и страданий этот человек доставил целому народу. Здесь мы наблюдаем чувство стыда и униженной испанской гордости по поводу одного человека, который оказался способен сыграть столь значительную роль, пусть и со стороны «тёмных сил».
Однако, говоря о проблемах морали, которые представляют собой самую главную тему применительно к эпохе испанских событий, я не могу обойти эпизод, связанный с личным предательством этого человека. Это позволит показать глубину и масштаб его морального падения, которое впоследствии производило (и производит поныне) очень сильное впечатление даже на его собственных сторонников.
Совсем недавно один человек (не хочу называть его имя полностью, скажу только, что его зовут Оливио) — командующий Академией ВВС Испании, полковник, орденоносец и сторонник идей генерала Франко — с удивлением воскликнул: «Да как же он мог?!», — когда я ему рассказал и показал, о чём идёт речь. А речь идёт вот о чём.
Дело в том, что генерал Франко был самым молодым боевым генералом в армии той поры. Его называли «испанским Наполеоном», вспоминая о раннем присвоении французскому императору звания генерала за его отличие при Тулоне. У Франко был свой Тулон, и он действительно был самым молодым генералом в испанской армии — он сильно отличился в боевых действиях с повстанцами из рифских племён в Марокко. Когда была провозглашена Республика, Франко, наподобие амбициозного Наполеона, ринулся искать быстрого восхождения при новой власти. И он его быстро получил.
Служебный рост Франко при Республике — вещь малоизученная и неописанная до сих пор.
Но (здесь прошу внимания читателей!) затем Франко занимал самый высший военный пост в военной иерархии Республики и, по сути дела, провозгласил мятеж против самого себя. Много ли Вы знаете таких случаев в Новой истории? Думаю, что нет. Именно Франко заставлял весь генералитет испанской армии присягать испанскому республиканскому флагу, и был в этом своём стремлении категоричен и последователен. До такой степени, что вызвал однозначное и недвусмысленное покровительство со стороны президента Республики Мануэля Асаньи, став личным доверенным лицом политического руководства страны в армии.
Здесь важно иметь в виду, что Франко уже с 1932 года был одним из активистов заговора (есть множество свидетельств тому, что именно Франко приложил руку к гибели в авиакатастрофе в Португалии главы заговорщиков Санхурхо), а с 1934 года входил в высшее руководство заговорщиков.
Итак, Франко с марта 1936 года по март 1937 года был начальником Генштаба Испанской Республики — это высшее военное должностное лицо, носящее мундир. Обращу Ваше внимание на то, что Министр обороны — фигура гражданская и не предназначавшееся для выходцев из армейских кругов. Конечно, Министр обороны должен был пользоваться авторитетом в армии, и без морального агремана высших военных чинов (прежде всего, начальника Генштаба) быть назначенным на этот важнейший пост в правительстве не может.
Можете себе представить, как президент Мануэль Асанья дорожил мнением своего доверенного лица в армии — генерала Франко, если даже при таком ответственном вопросе, как назначение Министра обороны в условиях развернувшейся Гражданской войны он должен был согласовывать своё решение с этим человеком.
Напоминаю, что Франко, став полновесным диктатором своей страны, ничем не отличался от всех остальных диктаторов Нового времени: он так же причастен к массовым пыткам, казням и репрессиям. Он, как и все они, есть высшее ответственное лицо за гибель гражданского населения в мирное время, особенно среди женщин, детей и стариков в период 1939-1941 годов.
О моральном облике этого человека написано очень много, и понятно почему. Он — объект интереса не только юристов и правоведов, которые доказали то, что он был самым известным мошенников в финансовой и материальной сфере за всю историю, но и со стороны католиков и даже испанской аристократии.
Генерал имел большие нарекания со стороны католической церкви за то, что он самостоятельно, не имея на это никаких прав и полномочий, назначал епископов и архиепископов (и это при том, что он называл себя «самым католическим из католических правителей Испании»!). Со стороны испанского нобилитета и аристократии его критикуют за то, что он направо и налево раздавал дворянские и аристократические титулы своим подельникам по каким-то неприглядным делишкам и за сомнительные заслуги.
Для несведующих хочу сообщить, что титул герцога может давать монарх, и только в звании императора. Монарх, имеющий лишь звание короля, не может давать титул герцога. Самое большое, что может дать король (а не император) — это титул графа. Можете себе представить, что испанское дворянство, трепетно относящееся к своей аристократической традиции, вдруг в одночасье узнаёт, что мало того, что Франко — не дворянин и никогда им не был, но что он ещё и имеет неиспанское происхождение. Его предки относительно недавно стали католиками (лишь в XVI веке), а до этого они были последователями совсем другого вероисповедания. И это притом, что Франко по типу Гитлера в Германии с 1939 года ввёл по всей Испании трибуналы «по борьбе с масонами, красными и евреями», которые в основном-то и боролись с политическими противниками на протяжении всего послевоенного периода, то есть, почти до смерти диктатора в 1975 году.
Мораль и Франко — вещи не просто несовместимые, а имеют очень большой, почти размером с пропасть, разрыв в своём категориальном понятии.
Мой однокашник и друг детства Алехандро Рей-Карро — сын Абелино Рей-Карро, командира той самой подводной лодки, входившей в состав ВМС Республики, которой удалось уйти в нейтральные воды, а затем избежать захвата со стороны франкистов и спастись — рассказывал мне, что его бабушка очень хорошо помнила Франко в детстве — его семья была их соседями по земельному наделу в Эль Ферроле. По свидетельству Саши (так я ласково называл Алехандро), его бабушка прутом из ивы гоняла молодого Франко из своего огорода, куда он залезал через забор за лакомствами из соседнего участка. Бабушка Рей-Карро запомнила Франко беспокойным и прытким мальчуганом, которого очень не любили местные женщины за его бесконечные проказы.
Теперь о главном: что связывает Испанскую Республику и нашу страну сегодня? Казалось бы, прошло уже столько лет — скоро уже век, зачем об этом вспоминать? Сейчас столько событий? И Трамп, и Меркель, и «вашингтонский консенсус», и Ближний Восток, и блокчейн, и Бог знает что ещё. Ну, зачем ворошить прошлое? Что в этом толку? Что мы там полезного и значимого можем извлечь?
Нет, дорогие мои! Народ, не знающий своей истории, переживёт её вновь. Народ, не знающий своего прошлого, приговорён пережить его снова. Так утверждают мудрецы.
Кроме того, поймите, Испанию и Россию связывает много нитей: и политических, и исторических, и моральных, и религиозных, и этнических.
Вопрос в том, что тема испано-российских отношений в 1930-е годы рождает много аллюзий: сравнение событий той поры — Гражданской войны 1936-1939 годов — с нынешним положением в России — вещь далеко не умозрительная, и весьма и весьма не абстрактная. Это не пустое теоретизирование или философствование. Здесь много общего, и, в частности, в сфере морали. Процент морали, её, так сказать, удельный вес в обществе, должен быть высок, а иначе — …
