Когда мы говорим о Великой Французской Революции, то мы меньше всего думаем о той культуре, которую она несла в народные массы с самого начала событий. А ведь революционная агитация Советской России брала пример с французских коллег! Генеральные штаты, Король, Конвент, сменяющие друг друга партии, якобинцы и… жестокая казнь четы Капет. Все эти этапы, схематично заучиваемые со школьной скамьи на фоне пропаганды собственной Октябрьской революции, в русском сознании оттеняются Наполеоном — императором, который пришёл в Россию в 1812 году и здесь проиграл войну и свою империю.
Тем ценнее скромная выставка в Государственном Историческом Музее, получившая название «Свобода. Равенство. Братство. Французский революционный фаянс конца XVIII века», которая показывает бытовой срез первого периода Французской революции и погружает зрителя в мало знакомый, но чрезвычайно интересный мир, пронизанный романтизмом и патриотизмом всех слоёв французского общества.
«К нам обратилась наша хорошая знакомая Татьяна Удрас, которая в последние годы увлеклась коллекционированием французского революционного фаянса, — рассказал «Э-Вести» куратор выставки Евгений Лукьянов. — Мы согласились, но поняли, что показать 35 тарелок — это не выставка. Тем более, что хотя эти предметы любопытные, их нужно пояснять. Это не советский агитфарфор — он живёт без контекста. И мы решили подобрать в своих фондах контекст — гравюры, народные картинки, подлинные медали, оружие и автографы XVIII века».
Получилось очень неожиданно, элегантно и познавательно. Хотя советская пропаганда сдала свои позиции в 1990-е годы и уступила место другим идеологическим установкам, история других стран ещё не смахнула с себя советского флёра. Если у людей, бывающих во Франции, есть возможность познакомиться с культурой этой страны революционного периода, то у тех, кто не ездит в Европу, такой шанс выпал, пожалуй, только сейчас. У нас ничего этого нет и не выставлялось.
«Мы многое отреставрировали к выставке и набрали достаточное количество экспонатов, которые никогда ранее не показывали, — делится Евгений Лукьянов. — У нас в фондах есть и автографы Марии-Антуанетты и Людовика XVI, Мирабо, Робеспьера. На выставке представлены автографы Робеспьера и Мирабо, и целого ряда деятелей Французской Революции. Это из собрания графов Орловых, которые в течение нескольких поколений собирали автографы. Ещё один из экспонатов — французский сапёрный тесак периода Первой Республики, подаренный Жаком Шабан-Дельмасом и хранившийся в Музее Ленина. Уникальная вещь, дипломатический подарок, он также показывается впервые.
Фаянс, предоставленный Татьяной Удрас, включается в исторический контекст. Это цветные народные картинки (термин «лубок» не применим во Франции, это чисто русское явление) с сюжетами, заимствованными из прикладного искусства, нарисованные на фаянсовых тарелках. Этих предметов много в Европе, особенно во Франции, а в России этого рынка нет, и подобных выставок никогда раньше не проводилось».
В самой Франции, конечно, революция была глубоко переосмыслена французами, историками, писателями, представителями сферы изящных искусств и обывателями. Внимание французов не нужно фокусировать на то, что начало революции проходило при непосредственном участии короля (другой вопрос, добровольным оно было или принудительным) и сопровождалось изъявлениями любви к нему. «Первое время до 1793 года во Франции выпускались тарелки с лилиями и пылающими сердцами — так народ демонстрировал любовь к королю, единение короля и народа», — рассказывает коллекционер Татьяна Удрас, ставшая настоящим специалистом-искусствоведом.
Евгений Лукьянов дополняет: «Революция началась в 1789 году, и король оставался королём до 1791 года. В 1791 году была принята Конституция, и король с трудом, заставив себя или его заставили, подписал эту Конституцию, и во Франции была установлена конституционная монархия. Но позже события развивались уже по такому сценарию, что король, бывший не выдающихся умственных способностей, на каком-то этапе испугался и стал искать союзников в Австрии. Его обвинили в измене, низложили, посадили в тюрьму.
Первая часть наших экспонатов — фаянса — изображает единение трёх сословий (дворянства, духовенства и третьего сословия) под эгидой короля, ставшего «королём французов» вместо «короля Франции и Наварры». Французы ощутили себя нацией, и эта нация приняла Декларацию прав гражданина и человека. Это стало духовной скрепой для Франции и для всей европейской нации».
Как рассказала «Э-Вести» Татьяна Удрас, центр массового производства патриотического фаянса находился в провинции Ниверне (Невер), и изначально тарелки предназначались для третьего сословия. Они служили для украшения жилища крестьян, рабочих и провинциальных мещан. Как говорил Шанфлёри — первый профессиональный собиратель «патриотического фаянса», тарелки расставлялись крестьянами на больших буфетах и были счастьем в крестьянском доме. Как правило, особенно на начальном этапе, на них не ели — берегли, хотя «есть несколько тарелок со следами бытования».
Вопрос о происхождении экспонатов — кому принадлежал фаянс до попадания на обозрение в Государственный Исторический Музей — не так прост. Да, такие тарелки по замыслу были принадлежностью третьего сословия, прежде всего, крестьян. Но они могли находиться и в руках аристократии — как европейской, так и русской.
На выставке есть портрет молодого русского дворянина Павла Строганова из собрания Татьяны Удрас, бывшего русским якобинцем. Находясь на обучении там, он увлёкся революционными идеями, вступил в якобинский кружок, принял особое имя. Его удалось с большим трудом выманить оттуда родителям. «Многие аристократы, находясь во Франции уже позже с дипломатическими поездками или на отдыхе, могли приобретать и фаянс, но революционная тема была запретной в России до 1917 года», — рассказал Евгений Лукьянов.
Сегодня большинство этих тарелок приобретается по цене в несколько сотен тысяч евро, и в основном у европейских коллекционеров, в XIX веке скупавшим их у крестьян. Скромные некогда предметы народного пользования дают русскому зрителю то, от чего его защищали сначала в Российской Империи, затем в Советское время — понимание процессов, происходивших во Франции в первые годы Французской революции. Но нам надо, в конце концов, понимать истоки переворота, последствия которого мы пожинаем уже более 100 лет.
