Рерихи обрели свой мемориальный уголок в Музее Востока, который обставлен по образу их дома в долине Кулу в Индии. В комнате уютно разместились портреты четы Рерихов — Николая и Елены, их раритетные книги, буддистские предметы, картины и украшения.
Всё это великолепие было создано под руководством куратора экспозиции — заведующего отделом наследия Рерихов Музея Востока и крупного учёного-искусствоведа Владимира Росова, с которым «Э-Вести» получили счастливую возможность поговорить о наследии Николая Константиновича.
ЭВ: Владимир Андреевич, вокруг Рериха в последнее время возникло очень много шума. Нас радует, что история с музейным собранием все-таки закончилась. Постепенно всё возвращается на круги своя, и очень приятно, что Рерих к 145-летию обрёл свой кабинет в Музее Востока. В некотором смысле, это символизирует конец музейных скитаний?
Владимир Росов: Рерих – это прежде всего фигура ренессанса, света, творческой энергии, поэтому как вы на него посмотрите, то вы и увидите. Конечно, Рерих для нас для всех всегда остается светочем. И много перипетий вокруг его наследия возникает, наверное, потому что Рерих — носитель очень большого заряда духовной жизни. Вокруг света всегда происходит очень много теней, свет отбрасывает их. И борьба за музей, которая существует не один десяток лет, в какой-то мере естественна. Пока люди такие, какие они есть… Но наша задача — сделать Рериха тем, кем он есть, и показать, каким он был когда-то, показать лучшее в его образе — художника, общественного деятеля, настоящего творца.
Да, можно сказать, что какой-то этап борьбы завершился. Когда-то мемориальный кабинет был здесь, он просуществовал здесь почти 40 лет, потом мы переехали в усадьбу Лопухиных. Два года музей там просуществовал. Но, наверное, есть какие-то реальности, которые выше нас. Музейный городок Пушкинского музея – это серьезная вещь, и наш Лопухинский особняк перешёл в юрисдикцию Пушкинского музея и теперь находится там. Мы переехали на ВДНХ, обрели там павильон, где Рериху свободно и легко дышится. А здесь мы восстановили мемориальный кабинет на совершенно новых принципах, с новыми идеями. Теперь и на ВДНХ, и здесь возникла стабильность.
Но я думаю, что Рерих ещё весь впереди, весь в будущем. Вы знаете, ведь музея Рериха как такового нет… Николай Рерих требует большого музейного пространства. Когда-то в Нью-Йоркском музее был музей Рериха – небоскреб 29 этажей, где был представлен весь синтез искусства: и живопись, и музыка, и педагогика – всё так, как это видел Рерих, в синтезе. Он поэтому и создал такой музей в Нью-Йорке – огромный музей, там было 1008 картин и который вёл огромную культурную деятельность.
Великий человек, значительная, мирового плана фигура, и крупные задачи, которые он выдвигал в жизни, связаны не только с искусством, защитой культурных ценностей и памятников культуры. Здесь нужно напомнить о его геополитической деятельности по освоению Центральной Азии, по расширению физических границ России и её духовных границ на большие пространства. В соответствии с его замыслами и требуются какие-то другие пространства.
Мне кажется, что мемориальный кабинет Рериха — это только начало. Вы говорите про завершение, а я бы сказал, что это только начало большого пути Рериха. Музей его имени должен быть большой, настоящий, специально посвященный только Рериху.
ЭВ: Отмечены ли музеями, кроме Нью-Йорка, другие места его творчества? Россия не проигрывает ли в этом плане на международной арене?
Владимир Росов: Вы знаете, в своё время жена Николая Константиновича записала даже в свой дневник, что придет время, когда творчество Рериха (и книги, и картины) покроет всю Россию. Это будет по-настоящему повод к духовному созреванию русской нации. По всей видимости, это происходит, потому что как Рериха ни притесняют, какая огромная борьба не ведётся вокруг него, но Рерих уже обретает черты вечности. Ценности, которые он декларировал, которые он принёс с собой – это вечные ценности, поэтому это вечная история.
Рерих сам мечтал, чтобы были музеи его имени с его картинами. При жизни он создал не только музей в Нью-Йорке, был небольшой музей в Париже, в Белграде – сербский король Александр I Карагеоргиевич основал комнату Рериха в Белградском музее, и там была небольшая экспозиция. Был Первый музей русской эмиграции в Праге с кабинетом-музеем Рериха. С конца 1930-х годов был музей в Риге, и он существовал практически до последних времен. Сейчас эта коллекция взята в государственный музей, это теперь отдельная экспозиция. Есть музей в Индии в Кулу (в предгорье Гималаев, где Константин Николаевич ушёл в другой мир и был кремирован), где Рерихи жили. Там, в их имении, хранится небольшая коллекция из 30 работ.
Есть ещё Бангалор, где Рерих основал художественную академию «Карнатака Читракала Паришатх», и там после его ухода образовались два зала: один посвящен ему, а второй — его творческому наследию. В Бангалоре галерея с коллекцией, которая была вывезена из его имения после его смерти, но теперь всё восстанавливается и создается дом-музей Рериха, куда будет возвращено около 500 картин. Это будет музей по принципу музея Ван-Гога. Он присутствует во всех точках мира, даже в Монголии.
Поэтому весь мир уже покрыт такими светочами, которые излучают красоту и гармонию, связанную с наследием Рерихов. Эти точки несут память о Рерихе.
У нас и Русский музей имеет огромную коллекцию Рериха из около 300 работ, и Третьяковка. В Новосибирске 60 работ. Но в Музее Востока сейчас самая крупная коллекция — 1200 картин обоих Рерихов, Николая и Святослава.
В своё время, когда при советской власти было распределение шедевров по музеям и проводилась политика насыщения ими провинциальных музеев, Рериха разбросали по многим музеям, по 1-2-3 картины. В Нижнем Новгороде хранится коллекция, которая была передана Горькому в 1926 году (Николай Константинович хотел подарить её Луначарскому, Чичерину; последний передал Горькому, а после его смерти все передали в Нижегородский государственный музей — эта коллекция включает одну из лучших серий, связанную с Востоком).
Так что, предвидение Елены Ивановны о том, что Рерих и его произведения покроют Россию, похоже, пророчески исполняется. В будущем, я думаю, мы ещё увидим славу Рерихов.
ЭВ: Как наследие Рериха и его семьи, их музеи, пострадали во время революции?
Владимир Росов: Рерихи в революцию не пострадали, за исключением, может быть, одного эпизода, который был в 1930-х годах.
Дело в том, что Рерих только набирал силу перед революцией, будучи директором «Императорского общества поощрения художеств», участвуя во многих выставках, особенно представляя «Мир искусства». Он был знаменитый художник-символист, и его картины, конечно же, были закуплены Третьяковской галереей, даже самая первая дипломная картина.
Но тот Рерих, которого мы знаем в традиционной академической манере, который писал Святую Русь, он был меньше представлен в музеях (всю свою коллекцию в 1904 году из примерно 90 работ он послал на выставку в Америку, где была огромная выставка русских художников. Но организатор обанкротился, и они не вернулись). Тот Рерих как бы растворился в Америке, и потом эта коллекция была частично выкуплена Кэтрин Кэмпбелл, передавшей эту коллекцию основательнице нашего музея Востока. Но весь Рерих как бы сформировался с идеями гармонии цвета (и возвышенностью его идей) уже будучи в эмиграции, когда покинул родину и путешествовал по Центральной Азии и был в Америке.
Он не пострадал в той мере, как кто-то может быть пострадал. Просто из крупных музеев отдельные его работы были посланы в провинциальные музеи вплоть до Армении, Еревана, Омска, Ярославля, Костромы, Украины, Белоруссии. Но это уже другая история.
Рерих в 1930-е годы был на волне гонений на русское искусство и на его лучшие произведения, созданные в период Модерна и Постмодерна, она подвергся отрицанию как символист. И в энциклопедии, например, 1939 года, он был назван символистом, мистиком и человеком несоветской культурной жизни. И был даже момент, когда в Академии художеств в Петербурге огромное его полотно было порезано на отдельные куски, из него были сделаны холсты для студентов. Студенты практиковались на этих холстах, оторванных от большого полотна Рериха. Это была трагедия.
Человек, который это сделал, потом пострадал, потому что волна, которая поднялась в художественном мире и культурной среде, еще была сильна дореволюционными традициями и её костяк, ядро составляли наши художники, которые не выехали за рубеж в эмиграцию. И им удалось соответствующе отреагировать. Человек, который разрушил это полотно, был осужден, изгнан из академии, и справедливость восторжествовала.
Но в общем атмосфера была отчасти такова, чтобы Рерих вернулся. Он пытался вернуться через Прибалтику в 1939 году, но разрешения не получил. В 1947 году он также пытался вернуться, посылал телеграмму Молотову и вёл переговоры, но, к сожалению, послевоенная атмосфера тоже не благоволила. Поэтому ему не удалось вернуться, и он умер в 1947. Его супруга и дети потратили несколько лет на попытку вернуться, они оформили документы на выезд и даже переехали в Бомбей, сидели на чемоданах, упаковали тысячи картин, но им отказали. И только Юрий Николаевич в 1957 году, когда умерла Елена Ивановна — супруга художника, смог вернуться, и начал активную деятельность по возрождению памяти отца.
Юрий Рерих привез массу картин – 700 картин. Он распределил их в Русский музей, в Новосибирск, некоторые работы оставались в его квартире. Устраивались многочисленные выставки, лекции. Сын был рупором своего отца, своей семьи.
Возрождение Рериха, о котором мы сегодня говорим в полной мере произошло благодаря Юрию Николаевичу и его сыну Святославу, который потом сюда приезжал, устраивал выставки, стал почетным членом Академии художеств и вернул наследие родителей на родину.
Благодаря всему этому, сегодня Рерих стал частью нашей культуры.
ЭВ: Скажите потомки принимали участие в создании кабинета?
Владимир Росов: У Рерихов прямых наследников не было. Есть боковые ветви Елены Ивановны – Вера Евгеньевна Голенищева-Кутузова, которая здесь работала. Она является единственным потомком, близким к семье Рерихов.
