Большой театр к столетию музейной коллекции с помощью московского Минкульта устроил богатую выставку своих исторических костюмов, притом составляющих менее одного процента от многотысячного хранилища (передвижного) Музея Большого Театра. Если бы у Большого было своё здание, намекнуло руководство на торжественном открытии юбилейной экспозиции, мы могли бы видеть ещё больше…
Хожу по выставке от экспоната к экспонату и размышляю: какая потрясающая культура оперного и балетного искусства была в ту пору. Какие имена! Какие постановки! Какая роскошь!
Большой Театр России — квинтэссенция русской культуры, которая была символом высокой мировой культуры пореформенного периода. Понятно, что цивилизация с такими высокими параметрами образцов культуры не могла устоять под натиском «гуннов». Высокая культура всегда беззащитна и ориентирована на высокого потребителя соответствующих образцов культуры.
Балет и опера — это объекты вожделения самого узкого из узких слоёв эстетствующего слоя даже не аристократии, а интеллигентной её страты. Для того чтобы создать то искусство, появившееся в России пореформенного периода, потребовалось 250 лет усердного интеллектуального и эстетического труда, всего потенциала дворянской культуры.
Диву даёшься «уму» большевиков, которые считали, что в Большой театр можно нагнать морфинизированных матросов и они поймут всю глубину и масштаб и силу духа произведений Мусоргского, Глинки, Мариуса Петипа. Что они оченят тембр и модуляции и уникальное лирическое колоратурное сопрано Дейши-Сионитской или Надежды Андреевны Обуховой. Ну откуда такая оголтелая убеждённость, что серая толпа сможет оценить то, что зачастую не в состоянии были понять тонкие ценители искусства. Что это было?
Да, искусство может быть народным. И оно поистине народное. Истоки русского искусство поистине народные, потому что дух, сила и талант исполнителя — это и есть сам народ. Но оценка высокого — это достояние только высокого ценителя искусства.
Плебей может только сказать: красиво это или нет. А эстет способен узнать высокое или низкое.
Почему люди стремятся всегда обладать высокими образцами культуры или прикасаться к ним? Они это делают только с одной целью: жизнь коротка, а высокое — вечно. И для того чтобы прожить жизнь полно и счастливо за его короткую земную жизнь от 20 до 60 лет прикоснуться и вкусить не просто все образцы культуры, а войти в плоть и кровь того небольшого количества высоких образцов, которые, конечно же, вне всякого сомнения концентрировались в Большом Императорском театре.
Почему это так? Мы знаем, что только два театра в мире — Мариинский и Большой — закладывали изначально высокие образцы оперного и балетного искусства в свой репертуар. Да, действительно, иногда Мариинка «перехватывала» инициативу. В эпоху Карсавиной и Матильды Кшесинской, в самом начале XX века она превосходила Большой в балете. Но оперное искусство никогда не уступало пальму первенства имперской столице. Первопрестольная держала ранг всегда.
Заметьте, выдающиеся постановки русских композиторов — такие как «Борис Годунов», «Сказание о граде Китеже», «Хованщина», «Псковитянка»ставились сначала в Москве. Исключение по известным причинам составляет «Жизнь за царя» М.И. Глинки. Большой — это не просто лицо нации, «Святой престол» российской культурной империи — это и есть империя в самом высоком смысле этого слова.
Большой — это в культурном смысле храм Соломона в Новой Истории. Те имена, которые стяжали славу этой сцены завоевали пьедестал для российской культуры на века. Когда два светлейших князя в Лондоне спрашивали друг друга, встречаясь на Пикадилли (хотя и избегая бывать в России по политическим мотивам): «Бывали ли Вы на премьере Большого театра?». И услышав в ответ: «Я слушал «Манон» Пуччини, он неизменно ответит: «Вы напрасно ездили в Россию. Там надо слушать «Бориса» или «Псковитянку». В крайнем случае — «Сказание».
Мне, потомку «бывших», довелось неоднократно слышать в семье высказывания моих ближайших родственников, что можно умертвить всё русское, но невозможно умертвить русскую духовность. Хранителями её являются Большой и Малый театры. Вот почему Гитлер мечтал бросить однажды бомбу на Театральную площадь и одним махом уничтожить всю русскую культуру и духовность. А Сталин сделал Театральную площадь главнее Красной. Он понимал, что именно Театральная — залог его имперского могущества, и опираясь на это содержимое, он будет держать в своих цепких руках узы мегагосударства.
Мне, потомку людей, носивших одежду, исполненную руками Ломановой, это особенно близко и понятно. Да, конечно, кто-то может сказать: «Что может понимать костюмный мастер, швея Большого театра в высокой русской культуре?». В Большом даже билетер был причастен к высоким идеалам русской культуры. И что вы думаете? Когда маленький сгорбленный старикашка, а идеально сшитом костюме английского мастера, шаркающей походкой входящего в Большой как в самый высокий храм самой высокой религии в мире — потомка исчезающей династии, это знак силы и могущества всепобеждающей высокой русской культуры, которая будет всегда и во все времена самым высоким эталоном эстетики на сцене во всём мире.
От Алисии Алонсо до Марго Фонтейн — все мечтали исполнить хоть какую-то роль на сцене этого храма искусства. Большой театр стал храмом искусства не только благодаря концентрированному влиянию всего самого великого в опере и балете, но и тому, что та публика, которая была рецепиентом этого искусства, иррадиировала его на весь мир. От Куала Лумпур до Адис-Абебы, от Парижа до Нью-Йорка знают, что такое Россия и что такое Большой.
Выставка, на открытии которой я вчера присутствовал, потрясла меня не только своим собранием и изысканным подбором предметов и артефактов, демонстрирующих блестящую историю искусства, которого уже нет, но которое, возможно, ещё будет. Но эта выставка напоминает городу и миру, что Россия стояла, стоит и будет стоять, потому что стоит столп русского духовного могущества, выраженного в совокупном таланте русского народа, зиждущегося на его просторах, религии и людях.
Да здравствует Большой театр! Да здравствуют Надежда Андреевна Обухова, Иван Семёнович Козловский и моя бабушка, которая привела меня сюда в мои четыре года и сказавшая: с этой сцены Наденька пела Марфу, как не пел Марфу никто. Зал замирал, хотя в зале сидели советские партработники и элита. Вот так действует культура и русский дух на людей. И именно так определяется всепобеждающая сила русской культуры и русского духа. Поэтому надеемся, что музею Большого театра непременно выделят помещение, где можно будет видеть тех же Дон-Кихота (Шаляпина), Лебедя (Анну Павлову), и всех великих, отобранных устроителями выставки к столетию театра, но на постоянной основе, чтобы дух русской культуры укреплялся и множился.
