Режиссер Георгий Долмазян обратился к булгаковской драматургии — в театре МОСТ он поставил пьесу «Дни Турбиных», которую попытался рассмотреть через призму семьи, переживающей происходящие в стране тектонические изменения. Знакомый материал по-новому предстал перед зрителем. Достаточно сказать, что звезда сцены Роман Зуев предложил самое оригинальное щемящее душу прочтение Лариосика.
Мой друг граф К. мне говорил, что сестра его бабушки графиня Г. печатала со слов Михаила Афанасьевича Булгакова последнюю версию пьесы «Дни Турбиных». Она же, по его словам, входила в первый состав поставленной пьесы 1926 года, которая вскоре была закрыта. По словам женщины и других современников, то, что происходило в зале, сейчас трудно даже вообразить: возгласы типа «Стреляй же, стреляй же…», падения в обморок, гортанные кавказские выкрики, вставания в полный рост посреди действия в тёмном зале в знак символического одобрения того или иного персонажа — участника пьесы, всё время подъезжающая к театру карета скорой помощи, в полуобморочном состоянии увозящая зрителей, увидевших на сцене родственников…. и так далее, и так далее…
Не буду скрывать, у меня тоже много личного связано с этой пьесой. Но я не исключение. Из России с 1917 по 1922 год уехали не только 220 выдающихся деятелей культуры и России, но до 5 миллионов человек: от дворян до казаков. Причем уходили дивизиями и целыми армиями. Достаточно вспомнить армию, о которой и говорится в «Днях Турбиных».
Армия Украинской Рады целиком ушла на Запад и влилась в части, созданные под руководством Бориса Савинкова в Польше, которые просуществовали до его казни на Лубянке в 1922 году.
В Советской России вплоть до XVII съезда партии оставались миллионы дворян, мещан, крестьян — огромная масса раскулаченного и раскрепощенного люда, хлынувшего в города. В начале 1930х годов появились 250 тысяч колхозов — и в большие города ежедневно шли до 30 тысяч голодных крестьян, за исключением особого периода с конца 1931 до 1937 года, когда из деревень и губерний Центральной России никого нельзя было ни выпустить, ни впустить. Паспорта крестьянам выдали только в 1966 году (это началось при Хрущеве, но закончилось лишь после его отставки).
«Дни Турбиных», которые так понравились вождю (он, по легенде, смотрел пьесу 17 раз), стали знаковым спектаклем и впоследствии визитной карточкой советской драматургии благодаря лишь одной фразе: «Народ не с нами, он против нас». Эти слова ложились на сердце вождя и делали этот спектакль эмблематичным.
Почему этот спектакль появляется в театре, где костяк труппы — студенты, а не маститые актёры с большим человеческим опытом, с длинной человеческой истории? Ответ такой: этот спектакль должен стать спектаклем о современной молодежи и для современной молодежи.
Как это сделать? Стоит ли браться за столь амбициозную задачу? Стоит, и не только для того чтобы показать весь драматизм современной истории, но передать строгие духовные принципы людей, которые творили эту историю. На чьей стороне они бы ни были: белых, красных, серо-буро-малиновых…
Лариосик произносит сакраментальные слова: «А ведь прав был Владимир Робертович» (о муже Елены Тальберг). Прав тем, что он уехал в Германию. Елена Васильевна отвечает на это двоюродному брату: «Прошу не произносить в этом доме эту фамилию».
Раз уж мы заговорили о коллизии в семье Турбиных, водораздел здесь проходит в основном через сердце главной героини Елены Рыжей — сестры двух братьев, полковника-артиллериста Алексея и офицера того же полка Николая Васильевичей Турбиных.
События происходят в момент вхождения 200-тысячной армии Петлюры в самый европейский город России — Киев.
Когда сам Булгаков впервые приехал отсюда в Москву зимой, в пургу, проезжая по Арбату в санях, он спросил у возницы: «Когда же будет Москва?». Темнота вокруг, фонарей нет, повсюду домики, похожие на избушки. Это было после роскошного европейского города, напоминающего Вену, где киевский бомонд пил кофе с пирожными под маркизами на Крещатике и любовался куполами церквей и храмов на Андреевском спуске.
Сам Булгаков, попав в Москву, долгое время не мог отделаться от мысли, что Москва — столица великой империи. Ему, киевлянину, истинному европейцу, не пристало после особняков и дворцов, ухоженных зеленых улиц родного города прикипать сердцем к официальной столице новой советской республики.
Выдающиеся исследователи творчества Булгакова Мариэтта Чудакова и Владимир Лакшин пришли к выводу о том, что «Дни Турбиных» не содержат почти ничего о красных, что сделало произведение пьесой о торжестве советской власти. Она всем своим духом, лейтмотивом действий, пронизывающим первую и вторую части, демонстрируют силу духа большевиков, состоящую даже не в силе оружия или способности красных командиров обыгрывать белых, а в огромной крестьянской массе, идущей за большевиками, соблазнивших их землей.
Земли крестьяне так и не получили. Вся история с российским крестьянством — многовековая и трагичная, закончилась не на отмене крепостного права, а колхозами., совхозами и огромным количеством поборов начиная с 1917 года. Большевики низвели крестьянство до нуля и сжили его со света.
Пьеса, которую никогда не понимали и не поймут иностранцы (они видят лишь событийную её часть) никогда не ставят её у себя. Но зато эта пьеса ставилась в каждую эпоху, когда её дух востребован на театральных подмостках России. В ней так много тем, близких современному зрителю, что ничего удивительного нет в том, что МОСТ берется за спорную классику.
Я просмотрел все постановки во МХАТе, начиная от реставрированной постановки Булгакова до последних постановок при Олеге Ефремове. Это разные «Дни Турбиных». Где-то акцент делается на любви Шервинского к Елене, где-то — на верности христианским ценностям, Шервинский ведь произносит: «В России может быть только самодержавие и христианская вера.
Где-то заостряется фигура Алексея Турбина, а где-то — фигура беззащитного растерянного Лариосика, которого некоторые считают образцовым интеллигентом.
В своё время Яншин блистательно сыграл Лариосика. Его игра вошла во все учебники по театральному искусству, какой бы ориентации школа ни была: Мейерхольда, Чехова или Завадского. Зуев предложил новый вариант, который заинтересует зрителя.
«Дни Турбиных» неоднократно экранизировались. Какую-то из версий считать наиболее удачной не приходится. Везде где-то что-то упущено. Но пропущенные через горнила Гражданской войны люди уверены, что пьесу надо ставит и дальше. Героизация участников Гражданской войны — это героизация истинных героев.
В МОСТе прекрасная постановка, музыкальное оформление, блестящая игра главных героев пьесы. Было бы неудобно выделять кого-то особым образом. Но ещё две краски я позволю себе высказать: работа над образами Елены Васильевны и Шервинского. Мне, например, представляется классическая Елена Турбина именно такой, какой я увидел ее сегодня: мягкой, человечной, доброй, великой русской женщиной. Она и стол накроет, и рану залечит, и грудью закроет павшего бойца.
Образ Шервинского, чего я больше всего боялся, всё время делают чересчур гротескным, до буффонады.Таким его сделал Басов в «Днях Турбиных», где его играл Василий Лановой, с фразой «И расплакался», которая произносится слишком часто, а сцена с девятью «ля» в эпиталаме и отравившейся графиней Гендриковой затянута.
В данном случае все было уместно, корректно, скромно, с чувством меры, и никаких передержек я не увидел. Более того, сцена объяснения была естественной, обыденной и человечной, как это бывает в жизни. Она не была театральной и показной, как обычно во всех трёх классических советских экранизациях.
Пьеса в постановке МОСТа удалась, и оказалась вполне постановочной. В такой версии, в таком исполнении она имеет право на существование и, говоря современным театральным языком, на масштабирование.
На вопрос вы пришли бы посмотреть на неё ещё, я сказал бы «да». Мне хочется смаковать каждый образ в отдельности, включая кажущиеся второстепенными персонажи, как Мышлаевский и Студницкий.
Неожиданность постановки, всё более набирающего обороты театра, будет иметь долгое будущее и большой театральный успех.
