В Театре Наций состоялась премьера спектакля «Живой Т.», в котором режиссёр Данил Чащин препарирует умирающие отношения двух семейств – героев пьесы «Живой труп» и автора произведения – Льва Толстого. Многим представленные обстоятельства покажутся удивительно знакомыми, давая повод порефлексировать о собственной жизни. Но главной приметой времени в постановке стала реабилитация главной героини пьесы, одним из прототипов которой послужила жена писателя — Софья Андреевна Толстая.
История, случившаяся 130 лет назад и послужившая прообразом пьесы «Живой труп», может произойти в любой семье и сегодня.
18-летняя Екатерина выходит замуж за Николая Гиммера, который оказывается запойным алкоголиком. Он годами бродяжничает, а она с младенцем на руках зарабатывает на жизнь трудом акушерки.
Время идет, сыну Николаю – 13, ей – 32. Она вновь влюблена и хочет новую семью, но для расторжения церковного брака требуются веские причины.
И они «находятся» – муж берет на себя ложную вину в неверности. Казалось бы, дело в шляпе, но доказательства показались неубедительными, и церковная консистория в разводе отказывает.
Тогда супруги идут на отчаянный шаг – обставляют дело так, что муж якобы совершает самоубийство – топится в Москва-реке. Жена получает вдовье свидетельство и нового мужа, а «мертвец» – пожизненное денежное содержание от бывшей супруги.
Счастье, впрочем, длилось недолго. Через пару месяцев «труп» решает получить новый паспорт взамен «утерянного». Афера бывших супругов раскрывается, их судят и приговаривают к ссылке в Сибирь.
Анатолий Кони, знаменитый русский юрист того времени, добивается смягчения наказания – им дают год тюрьмы, который слабая здоровьем женщина сумела пережить, работая в лазарете.
Историю эту Толстому рассказал его хороший друг, председатель Московского окружного суда Николай Васильевич Давыдов, по воспоминаниям которого, у истории было продолжение.
Как-то раз, в московский дом к Толстому явился бедно одетый человек, который заявил, что он и есть «живой труп». Лев Николаевич подробно расспросил гостя о его жизни и долго убеждал бросить пить, обещая за это найти ему работу. Заручившись обещанием, писатель через Давыдова нашел бедолаге скромное место, где тот работал до самой смерти, держа данное слово.
Такова фактура реальных событий. В пьесе Толстой несколько облагородил главного героя (выведен под именем Федора Протасова), а его супругу Елизавету избавил от необходимости зарабатывать тяжелым трудом.
Поменял Толстой и развязку – чтобы освободить жену от уз, муж во время суда стреляется, совершая смертный грех, который становится протестом против законов Церкви и бюрократии. О богоборчестве автора и его отлучении широко известно, поэтому финал закономерный. Аналогичный «фокус» он проделал и в романе «Воскресенье».
Я это не к тому, что автор не имеет права писать, как ему захочется. Для меня здесь примечательно, как в жизни распорядился Бог, и как его «исправил» литературный творец.
Справедливости ради, надо заметить, что пьеса не была закончена автором. Её черновик был опубликован уже после смерти писателя. Тот же Кони вспоминает: «В 1904 году ранней весной я был последний раз в Ясной Поляне. (…) Когда я … попросил его [Толстого] дать мне прочесть и «Труп», то он сказал мне: «Нет, этого читать не стоит: оно не кончено, да и вообще мне не нравится, и я его совсем бросил»».
В знаменитой советской экранизации 1968 года с Алексеем Баталовым акценты были ещё больше смещены, и Елизавета оказалась чуть не главной злодейкой, которая вместе с царским режимом погубила благородного рыцаря на белом коне. Здесь явно прослеживается параллель с Софьей Андреевной, которая, по мнению толстовского окружения, была истеричкой и выпила немало крови гения.
В новом спектакле «Живой Т.» Данилы Чащина в Театре Наций маятник качнулся в другую сторону. Постановка стала своего рода реабилитацией главной героини, а с ней и Софьи Андреевны.
Во многом это результат нового прочтения образов Елизаветы и Федора, талантливо созданных на сцене Еленой Николаевой и Дмитрием Лысенковым.
Федор здесь настоящий гад, каким он на самом деле и является по тексту ли Толстого или по жизни реального прототипа.
Пока Елизавета ночи не спит, склоняясь над кроваткой больного ребенка, в дым пьяный Федя проводит время в стриптиз-клубе, крутя роман со здешней труженицей сцены Машей. Он видите ли обещал жене, что, если он опять не сдержит слова, то пусть она его бросит. Он не сдержал – поэтому всё кончено.
Да, в этом много всего: и слабость, и гордость, и глупость, и сострадание. Человек совсем запутался, благородство его чувств крепко скованно неспособностью сопротивляться слабостям. Лишь изредка в короткие моменты оно дает о себе знать и потом вновь тонет в болоте страстей.
В семье алкоголика все — жертвы зависимости, и каждый спасается, как может. Кто-то борется за родного человека, а у кого-то на это уже нет ни физических, ни духовных сил.
Елизавета любит Федора, но сил бороться у неё уже нет, и она прибегает к иным мерам – просит спасти их брак безответно влюбленного в неё Виктора Каренина. Жестоко? Да. Будет тот ей помогать? Да.
Мать Лизы любит её, но эгоистична, личный комфорт для неё важнее, поэтому она жестока к чувствам дочери, склоняя её поменять пьющего и гулящего Федора, на хорошего Каренина.
Прелесть этой пьесы в том, что здесь нет однозначно положительных или отрицательных персонажей, они сложные, как каждый из нас. Все эти нюансы характеров тонко воплощены актёрами, наблюдать за игрой которых большое удовольствие.
Стилистическим украшением спектакля стало музыкальное оформление, оркестрованное почти исключительно современными авторами: IC3PEAK, ДахаБраха, ХЛЕБ, Скриптонит, Bad Sector, Mujuice, Dusty Kid и т.д. Ничего из этого я лично не слушаю, но в ткани спектакля они звучат органично и оправдано. Тот же трек «Rockstar» от Post Malone и 21 Savage по драматизму вполне сравним с ариозо Атлантова «Vesti la giubba» из оперы «Паяцы».
Но главной новизной постановки Рощина стало облачение её в форму сеанса психотерапии героев, во время которого мы наблюдаем, как взаимная и нежная любовь начинает истончаться от взаимных упреков, вызванных недомолвками и недопониманием. Временами им обоим не хватает терпения, сострадания, стремления и сил понять другого. И, вот, казалось бы, нелепейшее недоразумение ведет уже к окончательному разрыву.
Кто здесь виноват? И никто, и оба. Нам жаль их разрушенных отношений. Мы уже по-другому, нежели в дореволюционной или советской России смотрим на Лизу, больше оправдываем её, а вместе с ней и Софью Андреевну. Ведь литературной основой для терапевтических монологов стали частные дневники Софьи и Льва Толстых.
