В театре Современник поставили прекрасную пьесу Мориса Метерлинка «Чудо святого Антония», чей жанр режиссёр спектакля Александр Назаров определил как мистический фарс.
«Фарс — это комедия лёгкого содержания с внешними комическими приёмами», — подсказывает нам всеведущая энциклопедия. Это значит, в конце трудного дня вас не будут терзать глубокомысленной серьёзностью, а дадут приятно и весело провести время. Впрочем, буффонады здесь по-минимуму, поэтому искателей пищи для размышлений ждёт своё угощение.
Сюжет пьесы простой: на похороны богатой старушки Гортензии собралась вся её многочисленная и столь же благополучная родня. Последняя воля хозяйки объявлена, наследство поделено, а поминальная трапеза в самом разгаре, когда на пороге дома появляется святой Антоний: чудотворец пришёл на зов молитв служанки Вирджинии и намерен воскресить усопшую. Итог этого визита будет неожиданным.
Удивительно, что эта пьеса знаменитого бельгийца с трудом пробивала себе дорогу на европейские подмостки и куда более стремительно взошла на сцены российских городов. Сначала в 1906 году её представил В.Э. Мейерхольд, а затем в 1918 году — Е.Б. Вахтангов.
В революционном и богоборческом угаре пьеса воспринималась как беспощадная сатира на пороки «старого режима».
Кстати, вторая вахтанговская версия 1921 года стала вехой в истории русского театра — она заявила миру о рождении нового большого режиссёра — Евгения Вахтангова, и о создании Третьей студии МХТ, которая вскоре превратится в самостоятельный Театр им. Вахтангова.
Сейчас пьеса Метерлинка и постановка Александра Назарова видятся другими глазами — потомки большевиков стали новой капиталистической элитой, а народ вновь потянулся к Богу.
По словам режиссёра, эта пьеса интересовала его ещё со студенческой скамьи, и лишь теперь он смог воплотить эту мечту. Кроме того, спектакль — это дань благодарности главному персонажу — святому Антонию Падуанскому, который свершил чудо для семьи Александра Назарова: визит к мощам чудотворца в Италии подарил им с супругой долгожданного ребёнка.
«Перефразируя всем известное, скажу: я не верю в чудо, я знаю, что оно есть. Пусть этот спектакль станет лёгким, ироничным и понятным разговором на очень серьёзную тему», — говорит он.
Действительно, спектакль смотрится легко и оправдывает ожидания его создателя. Мне же хочется упомянуть о тех деталях, которые стали украшением и находками этой премьеры.
Во-первых, следует отметить костюмы, вернее даже один, но какой! Бурая ряса святого Антуана, которого играет Евгений Косырев, будто светится сполохами небесного огня, озаряя фигуру францисканца то ярче, то тише, и создаёт волшебное впечатление. Смотришь на это как ребёнок на фокусы в цирке. Как это сделано? Непонятно!
Во-вторых, это виртуозная Елена Миллиоти, которая играет служанку Вирджинию. При всей относительной скупости реплик своей героини она какими-то неуловимыми штрихами своей пластики, речи, мимики говорит нам куда больше слов. В её подаче совсем нет шаржевости, гротеска, что создает контраст остальным персонажам.
Понятно, что это не случайно; таков режиссёрский замысел, но и это не умаляет актёрской искусности Елены Миллиоти.
Другой пример удачной актёрской работы — совершенно противоположный. Это образ Гортензии, воплощённый Мариной Феоктистовой. Её персонаж фактически бессловесный, ярко буффонадный, но сработанн мастерски и красиво, без скатывания к примитивному комикованию. Браво!
Из мужских ролей хочется отметить работу Ильи Древнова, который сумел создать очень сложный образ Густава, за которого зритель переживает больше всех: оступится он или нет? Силой обаяния актёра возникает особая сопричастность герою, и когда он оступается, ты пытаешься его оправдать (себя конечно), хотя понимаешь, что так не должно быть.
Хочу поделиться вот ещё каким наблюдением. Номинальные виновники событий — это самые бездеятельные персонажи — святой Антуан и Гортензия; они как будто лишь обозначают своё присутствие, задают контекст, обстоятельства, и являются спусковым крючком для того, чтобы все остальные участники проявили свою натуру, сделали свой выбор между добром и злом, подчёркивая тем самым идею, что злодеями и святыми нас делают не обстоятельства, а то, как мы на них реагируем.
