Пьеса «Я люблю цветы персика», предложенная зрителю в виде эскиза в рамках проекта «Мини-лаборатория китайской пьесы» театром «Человек» – одна из первых ласточек готовящегося нашествия китайской драматургии на российские театральные подмостки. Осторожно, как принято в китайской цивилизации, начинается культурная экспансия в Россию театрального Востока, занимающего уходящую западноевропейскую нишу.
«Мы сегодня пытаемся понять, насколько может быть интересно русскому зрителю и русскому театру развернуться в сторону Китая в связи с тем, что западная драматургия всё менее доступна для нас. Авторы и их наследники отказывают России в предоставлении авторских прав на европейские произведения», – так обозначил цель эксперимента завлит театра «Человек» Александр Вислов.
Актёры известного у московской театральной общественности театра предприняли попытку донести до зрителя сложную для его восприятия пьесу знаменитого в Китае Цзоу Цзинчжи. Объект исследования здесь – любовный треугольник в его культурной трансформации от тысячи лет назад и до наших дней.
Размышления над историей и современностью – характерные признаки явления, получившего названия в Китае «новая драма» – европейская драма, пришедшая в восточную буддистскую культуру, но видоизменившаяся в ней.
Милена Цховреба, Андрей Савостьянов и Дмитрий Филиппов сделали почти невозможное, когда в условиях художественной читки попытались донести до зрителя незамысловатый сюжет – как в жизнь актёров вторгается изображаемая ими легенда о гибели неверной жены от руки любовника. Они при этом старались изобразить китайскую пьесы в привычном жанре абсурда, который используется и в современном китайском театре при постановке работы Цзоу Цзинчжи.
Вышел затейливый русский спектакль с ароматом китайской культуры, но без передачи её образной сути, для восприятия которой и актёрам, и зрителям потребовалось бы переформатировать своё мышление.
Вынужденный разворот сопряжен с целым рядом проблем. Во-первых, чисто технических – на русский язык переведено мало китайских пьес, и большинство из них требуют большого количества действующих лиц и огромны по размеру. «Я люблю цветы персика» оказалась удачной находкой, поскольку относительно коротка и предполагает всего лишь трёх действующих лиц.
Во-вторых, китайской драматургии свойственен иной понятийный аппарат, в частности, понятие героя иное, а слово – ключевой инструмент русского театра, уходит на второй план. Если мы воспринимаем слово как действие, для Востока слово – это состояние.
Религия, философия, эстетика китайского театра требует погружения в эту среду, национальный код Китая. Будет ли готов русский театр меняться на все 100%? Надеюсь, что нет. Всё-таки он – часть европейской культуры, в которой хотелось бы и остаться, несмотря на эпоху геополитических проблем.
