На 89-м году жизни бренный мир покинул Юрий Мефодьевич Соломин. Я сейчас пишу это прощальное письмо ему, еле сдерживая эмоции: в горле стоит ком, ничего с собой поделать не могу.
Сегодня я не буду говорить о том, кто такой Юрий Мефодьевич. Это, мягко говоря, неуместно. Это всё равно, что говорить о солнце, воздухе, небе, о чём-то грандиозном, великом и неповторимом.
Но к многочисленным памятным словам о нём от себя лично я хотел бы сказать о том, что меня с ним связывает, поскольку имею на это право как человек, знавший его более 40 лет с той стороны, с которой его мало кто знал: в качестве высокого дипломата.
Однажды, в конце первого года правления Ивана Степановича Силаева (в бытность его председателем совета министров), меня вызвали к первому лицу в правительство. Передо мной сидели два его зампреда, одним из них был Геннадий Фильшин, а другого по понятным причинам я называть не хочу. Мне в короткой форме, не ожидая от меня никаких комментариев, было сказано, что в Страну Басков (Испания) в срочном порядке готовится делегация во главе с зампредом правительства, министром культуры Юрием Соломиным, и мне предложили пройти в соседнее помещение познакомиться с ним.
От меня никаких функций и компетенций (кроме как знания Страны Басков) не требовалось. Я ехал в Бильбао в качестве второго лица, в делегацию помимо Юрия Соломина и меня входило ещё два человека от министерства культуры. Целью поездки было установление прямых доверительных отношений между правительством Страны Басков и новым демократическим правительством России.
Миссия Юрием Соломиным была блестяще выполнена, доверие и тёплые отношения были установлены. Что было потом и что сделали другие — не будем говорить, история не имеет сослагательного наклонения.
Мой опыт общения Юрием Мефодьевичем (участие в переговорах, личное общение) показал его человеческое обаяние, которое не забудется никогда.
Когда Юрию Мефодьевичу исполнилось 80 лет, он пригласил меня на свой юбилей. Тогда ему был преподнесён памятный знак от Страны Басков в ознаменование исторического момента — первой в истории попытки установить прямые доверительные отношения.
Юрий Мефодьевич — человек удивительно скромный, но именно в его предельной скромности и кроется его величие и масштаб его личности. Обратите внимание, как он всегда говорит о ком-то, но никогда о себе; постоянно кого-то хвалит и возвышает. Оценки же, которые Соломин даёт — это не просто высокие оценки, но нечто, сравнимое с высоким орденом страны, до такой степени его комментарии для всех ценны. Люди, которые работают с ним — помощники, коллектив театре — обожают его. Думаю, что я далеко не один, кто не может говорить об этом в прошедшем времени…
Так было и во время, когда он возглавлял министерство культуры. Это не только следствие блестящей работы Юрия Соломина в театре и кино, но следствие его отеческого, доброжелательного отношения к людям. Я много раз слышал, что люди говорят: «Именно таким мы представляем себе настоящего русского интеллигента. Как человека, не вмешивающегося ни в политику, ни в мелочи жизни, ни в профессиональные, цеховые распри. Он как будда нависает над страстями человеческими, но при этом его отношение к людям неизменно наполнено добротой».
Когда в келью к Серафиму Саровскому входил человек, то праведник ему навстречу высказывал обращение: «Радость моя!». Нет, Юрий Соломин так не говорил каждому человеку, но этого и не требовалось: любой собеседник (член правительства, первое лицо государства или зритель из зала) всегда ощущал себя так.
Юрий Мефодиевич был источником тепла и света. Даже когда он был чем-то недоволен, он не то что не журил, а в мягкой добросердечной форме говорил: «Мой дорогой, а я бы так не поступил. Подумай ещё раз, как лучше сделать».
Не буду говорить банальности типа того, что работать и находиться рядом с ним было не только удовольствие, но и огромное счастье. Для него хотелось что-то обязательно сделать, чтобы Соломину было приятно. Ничего удивительного в том, что женщины по всему миру млели от него. А он был примерный семьянин.
Юрий Мефодьевич действительно был визитной карточкой СССР и России на протяжении целого поколения людей. Там, где он появлялся, даже если люди не знали кто он, они улыбались и появлялся нежный блеск в глазах. Я ощутил это в Испании.
Что касается России и Малого театра, то я не могу себе представить, чтобы такой театр мог бы принять в качестве главы театра в 1988 году когда-то ещё. Юрий Мефодиьвич своих учителей: Веру Пашенную, Елену Гоголеву, Елену Шатрову, которые составляли золотой фонд Малого театра, искренне обожал и боготворил. Они боготворили его.
Вера Пашенная относилась к нему как к сыну, поэтому, когда ушёл из жизни Михаил Царев, ни у кого не было и тени сомнения, кто в дальнейшем возглавит главный драматический театр страны. Поначалу должность была поделена надвое: дирекцию возглавил Коршунов, а общее стратегическое руководство и художественный образ театра остались за Юрием Мефодьевичем. Он до последнего дня руководил театром, давал ценные указания, которые неизменно выполнялись, обеспечивая историко-философский смысл высокого театрального служения храма традиций российской сцены.
Но вернусь к тому, какой из Соломина был дипломат. Юрий Мефодьевич исполнял свои обязанности главы дипломатической миссии так, как эту роль не мог бы исполнить и карьерный дипломат со стажем. Он был талантлив во всём. Против его улыбки, сладкого прищура глаз и остроумных метафор, которыми был богат его язык, не мог устоять никто. Он решал все задачи, ему порученные, и это подталкивало меня к мысли о том, то ли министерство возглавляет Юрий Мефодьевич? А не взять ли ему ещё на себя и министерство иностранных дел вместо Андрея Козырева, бывшего главным дипломатом тогда?
Но Соломин был такой один, он не мог делать больше для России, чем ему вверила судьба. Он был незаменим, он был гарантом сохранения величия русского театра.
Покойся с миром, дорогой Юрий Мефодьевич…На кого же теперь он покинул нас?
