17 ноября 2021 года в Большом зале консерватории состоится очередной концерт виолончельного фестиваля Vivacello — долгожданное выступление знаменитого Давида Герингаса. Как всегда, слушателей ждёт что-то особенное, уникальное, что сохранит звучание виолончели не только в ушах, но и сердцах.
На этот раз Давид Гилевич исполнит произведения Франца Шуберта, Рихарда Штрауса, Феликса Мендельсона и Густава Малера. И расскажет слушателю много нового о, казалось бы, известном. Так, как умеет делать только он.
Давид Герингас — не только музыкант, но и мыслитель. Разговор с ним, который нам посчастливилось вести накануне выступления — это не просто введение в концерт, но настоящий навигатор для слушателей и начинающих музыкантов, которым будет о чем задуматься перед соприкосновением с великим, вечным искусством музыки.
ЭВ: Давид Гилевич, в московском культурном пространстве сегодня «засилье» литовцев.
Давид Герингас: Засилье?
ЭВ: Да, настоящее «засилье», и мы этому так рады! Я безумно люблю Римаса Туминаса, Фаустаса Латенаса, который, увы, ушёл из жизни… Литовцев у нас много, и они обогащают нашу русскую культурную жизнь. Вот, и Вы приехали. Хотелось бы, чтобы представителей Литвы было больше – это помогло бы не случаться глупым конфликтам.
Давид Герингас: Знаете, когда я стал ездить по бывшим республикам СССР, то почувствовал связанность между собой людей культуры тех поколений, которые жили вместе. Но при этом видел, что на политическом уровне никто об этом так не мечтает, как те люди, которые пережили разрыв и хотели бы контактов между собой.
ЭВ: Вы говорили ранее в интервью, что отношения между виолончелистами зачастую тесные, добросердечные и дружеские. Это по-прежнему так?
Давид Герингас: Да, виолончелисты как-то сплочены.
ЭВ: Я обратила внимание, что в предстоящем выступлении на Vivacello Вашим партнёром снова будет Филипп Копачевский, и снова Вы вместе будете играть «немцев».
Давид Герингас: Это же не немцы: Франц Шуберт, Рихард Штраус, Густав Малер, Феликс Мендельсон – великие музыканты, которые принадлежат всем, всему миру!
ЭВ: Но, тем не менее, это немецкие и австрийские романтики.
Давид Герингас: У меня был совсем другой концепт, потому что я хотел на виолончели сопоставить Густава Малера и Рихарда Штрауса.
Изначально у нас намечалось сотрудничество с Викторией Постниковой, и мы с ней говорили о том, что хотим сыграть вместе как «последние из могикан» — победители легендарного IV Конкурса им. Чайковского 1970 года, но, к сожалению, ей пришлось отказаться от участия по личным причинам (нам сообщили, что она заболела). Поэтому программа поменялась в другую сторону, хотя и осталась австрийско-немецкой, в неё вошёл Франц Шуберт.
Сочетание Шуберта с Малером очень естественно, потому что все наследники австрийской музыки исходили из Шуберта. Хотя его внутренняя разорванность находится не только в музыке Малера, и не только в музыке австрийской школы, но здесь это ярко прослеживается.
Второе отделение содержит хорошо знакомые произведения, такие как «Вторая виолончельная соната» Мендельсона. С Постниковой мы собирались играть Первую, но мне они одинаково хорошо знакомы – я записывал обе. Когда играешь с партнёром, нужно стараться найти «сотрудничанье» не только между произведениями, но и музыкантами. Эта замена – не только моё решение, но и Филиппа Копачевского.
ЭВ: Вы участвуете уже, можно сказать, регулярно в проекте Вашего ученика – Бориса Андрианова. Можете ли Вы настоять на каких-то произведениях в программе и имеете ли Вы такое желание?
Давид Герингас: Мы никакого отношения к проекту не имеем, кроме того, что это мой виолончельный «сыночек». Я очень горд за него, рад его успехам и тому, что Борис Андрианов продвигается как человек и музыкант большими шагами вперёд. Я к этому уже никакого отношения не имею. Сегодня я могу ему только что-то предложить и надеяться, что он эти вещи примет.
То, что я приезжаю именно на Vivacello, может быть связано с тем, что нас связывает любовь. Я очень люблю Андрианова.
ЭВ: Вы, как и Ростропович, можете предложить аудитории некие произведения. Помнится, Вы в одном из интервью рассказывали о том, что Мстислав Леопольдович мог себе позволить сыграть Дютийё дважды за концерт из горячего желания донести его музыкальные идеи и новаторство до слушателей. Но всегда ли можно донести и имеет ли смысл это делать, если слушатель не готов?
Давид Герингас: Многие слушатели боятся ходить на концерты и говорят: «Ой, этого я не знаю, не понимаю». Я отвечаю: «А Вам не надо ничего понимать, надо придти и отдаться тому, что происходит, потому что музыка – это другой язык. Не тот, который можно определить словами. Её воздействие идёт через другие рецепторы».
Воздействие музыки в большей степени эмоциональное, или, как говорил Ростропович, идёт через биотоки исполнителя. У него этих биотоков было больше, чем антител у нас всех вместе взятых. Он обладал умением «затянуть» слушателя в свой мир. Это очень важно для артиста – уметь заинтересовать слушателя своей музыкой, работой, представлением.
Мне чужды ситуации, когда исполнитель выходит на сцену, чтобы показать, что он умеет сыграть все ноты. Этого мало, и движение за аутентичность исполнения таит в себе большую опасность, потому что когда музыканты начинают скрупулезно читать, что написано и интересоваться источниками произведения, стремление к познанию может ограничиться достижением точности написанного или того, что в наше время осталось от авторов прошлого из записанного на бумаге, ограничиться этой стороной музыки.
В таком случае забывается истинное предназначение музыки. Музыка не ограничивается знаками на бумаге, тем, что композитор или автор записали несовершенным образом свои мысли, чувства и идеи. Наша задача – открыть не только то, что записано, но и то, что стоит за нотами.
Не зря Альфред Шнитке говорил, что Бог пишет его рукой. Что есть Бог – каждый может решать по-своему, но творческая сила не ограничивается записью значков. Исполнитель должен иметь творческую силу, которая позволяет преобразить значки в то, что соединяет людей на сцене и в зале, что позволяет создать именно музыку.
Музыка отличается от живописи, это другой вид искусства. На картину можно смотреть и наслаждаться написанным, и хотя она может в разное время при разном свете поменяться, но она такой и останется. Музыка же существует лишь в тот момент, когда зазвучит первый звук. От того, как он зазвучит, как будет развито музыкальное произведение, зависит его судьба.
Музыка зависит от состояния, давления крови, желаний исполнителя, природы – существует много факторов, которые действуют на то, как сегодня будет звучать произведение. Оно играется только однажды и не может повториться. Уметь это слышать – большой успех.
А зритель боится того, чего не знает, как боится попробовать что-то новое в пище, специи. От незнакомого мы хотим вернуться к тому, что мы все очень любим. Часто люди думают, что знают Ми-бемольную симфонию Моцарта и могут её даже спеть, но не могут её знать. Они её слышали – значит, помнят. Это воспоминание о том, что было раньше.
Исполнитель должен постараться, чтобы оставить яркое, заполненное и интересное воспоминание. Этим отличаются настоящие большие исполнители от тех, кто бережно исполняет значки.
ЭВ: Когда нам радостно – нам хочется лёгкой музыки, когда грустно – мы хотим погрузиться в волнующие душу произведения. Так и темы, волнующие нас сегодня, мы хотели бы встретить в музыке. На них есть спрос. Например, возникает спрос на темы любви и свободы, которые разрабатывали романтики. Мне кажется, что сегодня на это спрос есть.
Давид Герингас: На это всегда есть спрос, потому что это спрос на эмоцию, любовь, радость, грусть, которые есть внутри нас. Я очень много увлекался современной музыкой и исполнил много произведений современных композиторов. Личный контакт с композиторами мне позволял лучше их понять, глубже узнать их ход мыслей и увидеть в них те качества, которые имеет только тот или иной человек.
Каждый живёт и чувствует по-разному, имеет свои чувства и идеалы, эстетику. Для меня было интересно быть частью этого процесса. И я заметил, что некоторые произведения приходится исполнять чаще, а другие – реже, или совсем не исполнять. Но это не говорит о качестве этого произведения.
Есть произведения, которые я считаю грандиозными – и мне не приходится их играть. Есть и те, которые, я чувствовал, будут исполнены всего два раза. Музыкант руководствуется двумя обстоятельствами – желанием играть и возможностью играть. Не всегда то, что исполняется часто, хорошо, и наоборот.
ЭВ: Владимир Иванович Федосеев однажды рассказал мне, что старается знакомить слушателя с хорошей современной музыкой, но вынужден делать это соразмерно с другими произведениями в программе. Большая часть в концерте даётся знакомой слушателю музыки, небольшая доля — современной.
Давид Герингас: Мы всю жизнь так живём. Но я часто сталкивался с тем, что люди приходили слушать Бетховена, а уходили в восторге от Дютийё или других авторов. Наша задача всегда – воспроизвести не только ожидаемое, но и неизвестное.
В завтрашней программе романс Рихарда Штрауса, который так никто и не знает. Это раннее произведение композитора, которое он написал для своего дяди. Романс так и остался в библиотеке у дяди до конца 1980х, когда его обнаружили и напечатали. Мы с моей супругой Татьяной его обнаружили, сыграли на концерте и записали.
Сидим у Ростроповича вместе в 7 утра, и у нас зашла речь о новых произведениях и их первых исполнениях. Ему принесли новое издание издательства Сикорского, где появилось новое произведение Шостаковича для виолончели и фортепиано, которое нашли в его рукописи и опубликовали в советском журнале. Была ли это предполагаемая часть сонаты, от которой композитор отказался, или нет, но мы были первыми, кто сыграл её на концерте к 80-летию композитора.
У нас на Фестивале Шостаковича был цикл «Сонеты Микеланджело», и в последнем отделении мы играли 15й квартет. Нам с пианистом Евгением Королевым принесли эту пьеску и мы сказали: «О, давай сыграем!». И сразу наше исполнение записали на радио, и получилась мировая премьера. Ростроповича, конечно, это задело.
Как это так – не он? И он говорит мне: «Старик, я слышал, что ты первым исполнил Шостаковича?». Извиняясь, я рассказал ему эту историю, а он мне: «А ты знаешь, я первым исполнил произведение Дебюсси!».
Ростропович восторжествовал, но мне не хотелось это так оставить, и я ему рассказал, что мы с Таней впервые исполнили романс Рихарда Штрауса «Morgen», название которого правильнее переводить с немецкого как «Завтра», а не «Утро». Редко случалось, когда Ростропович чего-то не знал, но тут он замолк. И никогда этот романс не услышал, потому что пришёл грустный день, когда его не стало.
Во Франкфуте, в Alte Oper устроили концерт памяти Ростроповича. Когда меня спросили, что я хочу сыграть, я ответил, что обязательно сыграю романс Рихарда Штрауса, который маэстро никогда не слышал. Был огромный портрет Ростроповича, я сидел под ним, смотрел на него и играл с оркестром тот романс. А он слушал его там, где теперь находится…
Завтра на концерте мы сыграем романс «Завтра», потому что после его исполнения у меня открываются возможности коммуникации с моим любимым учителем.
ЭВ: Был Карл Давыдов, был Мстислав Ростропович, есть Вы, есть Борис Андрианов. Существует ли между Вами различие поколений?
Давид Герингас: Мне кажется, что такие процессы не поддаются такому анализу. Есть те, кто запомнятся в истории. История существует по-другому. Появляется человек, который являет собой множество разных умений.
Леонардо да Винчи – персона синтетическая, которая объединяет столетия. Он создал столько разных вещей из обихода, даже открывалку для вина, которой мы сейчас пользуемся, велосипед, самолёт. Мы его знаем как художника, но он писал и музыку, и стихи. Такие люди встречаются нечасто. Может быть, раз в 100 лет.
Он — пример такого человека, и во все времена были люди, оставшиеся в воспоминаниях как символ своего времени. Эти люди не обязательно стремятся остаться в истории, но они творят с полной отдачей и имеют таланты. Именно таким человеком был Ростропович.
Когда он играл концерты, на них сбегались и пианисты, и виолончелисты, и композиторы. Он обожал чинить электрические приборы, заказал массу художественных произведений. Ростропович был всеобъемлющим человеком. Это и есть то, что остаётся в истории.
Во всех областях есть такие люди, которые более-менее искренне жили, создавая историю и богатство, которое мы перенимаем.
Боря Андрианов тем, как он развивается и что он развивает (не только в Москве), не думает о том, чтобы попасть в историю. Он искренне желает действовать, совершает музыкальные экспедиции в разных областях (он ездит по Владимирской области, другим областям вплоть до Камчатки), с помощью которых осуществляет просветительскую работу, не отдавая себе отчёта в том, что его этим запомнят. Это и есть то самое качество: человек должен действовать.
Такие примеры были и есть. Давыдов оставил после себя виолончельную школу, по которой мы до сих пор учимся. Даже не конкретно по ней, а по её идеям — невидимым нитям, соединяющий нас с учителем.
Меня спросили: «У Вас есть какое-то упражнение, которое Вы предложили бы включить в учебный материал?». Я подумал и сказал: играть гамму в 9 нот на одной струне и петь её как певцы, поправляя ещё её третьим пальцем. Сыграешь такие «гаммы для лентяев» — легко, а очень полезно. В общей сложности получается 24 гаммы, и идёт работа над вибрацией, над звуком.
Оказывается, я и в этом последователь Давыдова, который всегда повторял, что надо петь. Мы об этом не думаем, и даже иногда сами не знаем, но каждый может свои желания и компетенции передавать дальше. В этом и есть связь поколений.
То, что я узнал от Ростроповича, сопровождает меня всю жизнь. Без этого я не представляю себе свою жизнь. Когда я был помоложе, я говорил, что всем, что я умею, я обязан ему. А теперь я могу сказать, что многому я научился и позже, когда это развивал. Но он задал мне творческую линию, по которой я иду: в рекомендации отметил мой интерес к новым произведениям. Так и получилось, как будто бы он предписал мне творческий путь, по которому я пошёл дальше.
Мы всегда видим в следующем поколении черты, которые молодые люди сами не видят. В этом и задача педагога – видеть персональные качества и постараться их развить, а не сказать: это делается так.
ЭВ: А мы, слушатели, различаемся в разных странах, городах и в разные эпохи?
Давид Герингас: Да, конечно. Все люди во всём мире различаются, но объединяет одно: желание причаститься к красоте бытия, эмоционального богатства, которое нам оставлено прошлыми поколениями и создаётся нашим.
