Один из тезисов, которые постулируют классики политической науки — ухудшение положения среднего класса неминуемо ведёт к росту правых и ультраправых настроений.
Расслоение среднего класса в Европе — ответ на вызов новой технологической революции, тогда как высококвалифицированным рабочим сейчас вовсе не нужно быть особенно образованными людьми, как это было в предыдущие эпохи.
В настоящее время так называемая «революция белых воротничков» — это революция вовсе не образованного класса, а революция богатого среднего класса или, говоря языком социологов, это резкое обогащение до недавнего времени неимущих слоёв высокого рабочего класса.
Сегодня все аналитики, от экономистов до социологов, бьются над одним и тем же вопросом: как сделать так, чтобы «белые воротнички» оставались в зоне образованного слоя общества, и при этом выполняли свои социально-классовые функции.
Если в предыдущие три технологические революции передовой рабочий класс, или нижний этаж среднего класса, были людьми продвинутыми (значит, в основном образованными и прогрессивными), то в настоящее время для того чтобы нажать кнопку или привести в действие сложный механизм одним голосовым действием не требуется большого образовательного цикла. И в самом деле, из 11’000 самых востребованных рабочих профессий 8’000 не требуют специальной интеллектуальной подготовки, а даже наоборот, её наличие — препятствие для успешного исполнения профессиональных функций.
Более того, многие профессиональные навыки и целые специальности заменяются искусственными интеллектами и управляются консолидированным образом из единого пункта управления. Заметим, что такой центр программного управления может управляться школьником с незаконченным среднетехническим образованием (то, что в недавнем прошлом называлось первокурсником ПТУ или техникума).
Если в совсем недавнем прошлом (5-10 лет назад) для управления высокоточным станком с программным управлением требовался специалист высокого класса, как минимум со среднетехническим образованием и с большим опытом работы на станке классического образца, то сейчас это совсем не так, и даже более того — есть так называемые «умные фабрики», которые управляются одним-двумя специалистами, находящимися от фабрики на расстоянии многих километров, через специальное оборудование в виде мониторов и датчиков. Что-то наподобие управления полётом космического корабля, скажем, с мыса Канаверал.
Высокая компьютеризация и высокая технологическая оснащённость экономики в сверх инновационную эру вовсе не транслируется в политической сфере, как это полагалось раньше, в эру конвергенции (то, что на латыни называется pax pacificus, или «мирный мир»; проще говоря, в эру длительного социально-классового замирения). Вовсе нет.
То тут, то там происходят взрывы, протуберанцы правой и даже ультраправой идеи. Это и есть своего рода ответ в социальной сфере на технологические вызовы в экономической области.
Предрекаемая многими учёными, некоторыми Нобелевскими лауреатами по экономике, идея о том, что прогресс — это общество социального благоденствия — несостоятельна.
Блага, вырабатываемые обществом и экономикой, не перетекают (по крайней мере равномерно) во все слои общества, а оседают лишь только в её самой высокой дециле — то есть, в слоях богатых и сверхбогатых. Мировая социально-экономическая система не выработала механизм равномерного распределения благ в своих собственных обществах, а тем более в мировой экономике в целом. Да, действительно, в ряде случаев бедные страны становятся богаче, и даже преуспевают. Но не будем забывать, что богатые страны становятся при этом ещё богаче. И в целом картина мира не меняется десятилетиями.
Более того, первая линейка богатых стран мира меняется, и меняется стремительно. В первую категорию самых богатых стран мира стремительно врываются страны, которые ещё недавно, казалось бы, навсегда были прописаны по адресу самых бедных. Но при этом (и это тоже факт) в этих странах тоже несильно меняется социально-классовая структура. То есть, доли и пропорции среднего класса, бедных слоёв и категория беднейших граждан общества, в целом сохраняют свою структуру.
Вернёмся к так называемым политическим предпочтениям в Европе. Европа — это континент, где присутствует большинство стран, относимых к отряду наиболее передовых промышленно-развитых стран.
Именно на примере этого континента и интереснее всего понаблюдать феномен ренессанса правых и ультраправых партий в увязке этого с успехами Четвёртой технологической революции.
Чем больше эти страны добиваются успехов не просто в экономике, а в её инновационной сфере — тем больше растёт число правых и ультраправых организаций в этих странах. Уловить какую-то прямую однолинейную зависимость нельзя, но то, что существует некая корреляция и взаимозависимость, взаимовлияние этих двух социально-экономических факторов — очевидно.
Что интересно. В настоящее время не достаточно той или другой стране преуспеть по части экономических фундаментальных показателей, чтобы в этой стране появилась мощная, активная и энергичная правая общественная организация. Недостаточно, чтобы эта страна просто была страной экономического преуспеяния. Очевидно, что в этой стране должны быть чрезвычайно развиты передовые инновационные технологии, влияющие на социальное поведение среднего класса.
Достаточно привести три примера. Первый — пример Германии с её партией «Альтернатива для Германии». Второй — Испания с её партией «Голос» (Вокс). Третий — это Венгрия, где у власти находится правящая партия с ярко выраженной правой националистической ориентацией.
Во всех трёх случаях общее у этих стран одно — они выступают за возвышение своих национальных государств, за выход стран из любой наднациональной структуры, за закрытие границ от иностранцев и при этом делают упор на возвышение своего среднего класса, причём не просто опираясь на широкие слои бюргеров и лавочников, а на тот средний класс, что связан с техническими профессиями, в основном в промышленности и передовых сегментах машиностроения.
Упор всегда делается не на широкий кругозор своей паствы, а на так называемых высокооплачиваемый ценз представителей этих профессий. Ставка делается на людей, находящихся на стабильной высокооплачиваемой работе, заинтересованных в комфортной зажиточной жизни, возможности путешествовать, но привязанных к своему месту работы и месту жительства.
Это нечто прямо противоположное тому, на что делали ставку лидеры Евросоюза в конце 1950-х — начале 1960-х годов прошлого столетия. В настоящее время жители многих стран Европы разочарованы так называемыми благами Евросоюза, и говорят одно и то же: «Прошло уже более 50 лет с момента начала интеграционных процессов, а воз и ныне там». Евробюрократия процветает, а широкие слои среднего класса в Европе так и не созданы. Получается следующая картина: успехи Евросоюза налицо лишь только по отношению к бедным и сверх бедным, а средний класс ничего не выиграл.
Более того, в ряде стран (Франции, Германии, Австрии) средний класс явно сдал позиции. Во-первых, он сократился в количественном отношении, во-вторых, он и в абсолютных величинах сильно обнищал. Ряд профессий, не попадающих в золотую милю наиболее технологичных специальностей, сходит с комфортной дистанции. Так, например, профессии, связанные с транспортом. Дальнобойщики и таксисты, которые ещё до недавнего времени объединялись в привилегированные профсоюзы, попадают в арьергард социально-классовой парадигмы.
Успехи ряда правых партий в Европе (заметим, что в 7 странах Европы у власти именно они, включая Австрию, Венгрию, Италию) заставляют задуматься отцов-командиров Евросоюза о том, не стоит ли развернуть остриё своей социально-классовой и социально-экономической стратегии на укрепление (а то и возрождение) среднего класса, дабы не привести Европу к общему правому знаменателю? Похоже, всё к этому и идёт.
