Среди загадочных представителей русской живописной школы, пожалуй, самый загадочный – Фёдор Рокотов (1730е-1808). Дело даже не в том, что о его биографии мало что известно, ведь любознательный XIX век почти не занимался этим художником, а в том, что его роль, возможно, выходила за рамки собственно живописного ремесла.
Рокотов не был придворным художником, хотя и писал представителей царской семьи: императрицу и наследников, в том числе, будущего императора Александра I. Но круг творческого общения академика Рокотова состоял сплошь из аристократов и вельмож, многие из которых составили ближайшее окружение Павла I — великого магистра Мальтийского ордена.
Среди моделей Фёдора Рокотова мы не встретим тех, кто затем позднее стал известен как участник декабристского движения. Лишь дальние родственники некоторых из декабристов, связавшие себя узами брака с объектами изображений живописца, попадаются нам: Лунины, Шаховские… Рокотов был живописцем другого лагеря.
Неизвестно, писал ли Рокотов всех членов Английского клуба, была ли у него соответствующая серия работ, но ясно одно: он был одним из учредителей этой организации в 1770 году, стоял у её истоков, подписав «Правила Московского английского клуба» наряду с высшими чиновниками государства (князем С.В. Гагариным, графом Д.И. Хвостовым, графом И.Г. Орловым), вращался в этих кругах, и писал видных представителей русского масонства. Собственно, едва ли не только их он и писал. При этом на работах художника мы не видим каких-либо явных знаков, которые бы отличали членов масонских лож.
Исследователи специально не занимались вопросом о том, какова была роль Рокотова в расцветающем масонстве (тогда в стране зарождались семь основных лож на манер европейских). Возможно, она ограничивалась обслуживанием вельможных кругов, но, возможно, он выполнял и другие функции.
Фёдор Рокотов был дворянином, это можно утверждать исходя из его положения и членства в элитном закрытом клубе, но до сих пор неизвестно, как ему достался этот титул. Возможно, он был дворянином по праву рождения, но возможно, что сначала он получил личное дворянство, и лишь затем – потомственное.
«Есть исследователи, которые считают, что Рокотов был дворянского происхождения, из псковских дворян, но не все с этим соглашаются. Есть также версия о том, что Рокотов был крепостным, но внебрачным сыном князя П.И. Репнина. Скорее всего, Репнин продвигал его, помогал.
Даже по портретам художника чувствуется, что он не ощущал своего низкого происхождения. Крепостному эти люди не позировали бы так, как человеку, которого считали равным себе. Та атмосфера доверительности, которая устанавливалась между художником и его моделями, говорит о том, что он ставил себя не ниже их – аристократов», — рассказала «Э-Вести» Залина, хранитель выставки собрания картин Ф. Рокотова в Историческом музее (ГИМ).
Среди моделей Фёдора Рокотова мы видим драматурга и героя русско-турецкой войны 1768-1774 годов Богдана Ельчанинова, литератора Александра Сумарокова, вступившего в ряды «вольных каменщиков» в 1756 году, супругу князя Д.М. Щербатова, воспитателя Павла I графа П.И. Панина, издателя Николая Струйского, дипломата Татищева – того самого, из-за мошенничества которого с кораблями король Испании был вынужден объявить войну Павлу I, и многих других. Художник был их единомышленником, но также они ценили его уникальное мастерство.
Почерк Фёдора Рокотова был узнаваем, поэтому его работы, как правило, не содержат авторской подписи — творец считал, что живописная манера говорит об авторе более чем красноречиво.
У живописца нет резких контрастов. Залина говорит о характере его письма: «Модели художника появляются будто из полумрака, на них падает мягкий свет. Это даёт лёгкие светотеневые эффекты вокруг глаз, вокруг носа людей – этот штрих называется сфумато».
Отличительными чертами Рокотова-живописца были глаза. Он писал их смелой кистью, но с округлыми и мягкими веками. «Рокотовский взгляд» узнаваем, хотя и близок модному в 1760-е европейскому стилю «рококо». Отсюда яркие розовые щёчки у изображенных мастером дам и джентльменов. Отдал художник дань и классицизму, который вошёл в моду в 1770-е, с его строгой эстетикой.
Приверженность западноевропейским направлениям в работах художника очевидна, как очевидна она и в его жизни, иначе он не был бы членом Английского клуба. Хотя за границей Рокотов никогда не был, но по духу он был скорее западным, чем русским художником. Возможно потому, что учился у иностранцев, лично или через копирование работ Луи Токке, Пьетро Ротари и других. Хотя нет свидетельств того, что Рокотов знал творчество Томаса Гейнсборо, их стиль удивительным образом напоминает друг друга.
В русской живописи неповторимый стиль художника уникален — он ушёл вместе с ним. Развить его не смогли ни в его мастерской, ни вне её. Если предтечей Рокотова ещё можно считать Андрея Матвеева, то творческих наследников у художника не было.
Пресёкся и его род. Прямых наследников Фёдор Рокотов не имел. Правда, об этом можно судить только по косвенным признакам — когда в «Московских ведомостях» появилось известие о его смерти, в нём упоминались в качестве наследников племянники художника.
А в Академии художеств творчеству живописца не придавали большого значения, и он оставался забытым вплоть до 1890х годов, появления «Мира Искусства». И лишь Сергей Дягилев, делавший выставку русских портретов, заново открыл Федора Рокотова для мира. Вдохновились ли деятели культуры прекрасной живописью мастера, или решили возродить в культурном пространстве его идеи — неизвестно. Высказываются предположения о том, что связи Серебрянного века и масонства гораздо шире, чем принято считать.
