«Пессимизм, который отстаивает свою правоту, нельзя считать пессимизмом», — говорил испанский философ и общественный деятель Мигель де Унамуно (1864-1936). Если бы мы жили по Унамуно, то уже давно жили бы при коммунизме, как говорил мой отец, представления которого о коммунизме были приблизительно такими, как в первой половине «Сада замных наслаждений» Иеронима Босха.
Но безмятежные и беззлобные сюжеты в изображении рая у живописца затем сменяются поеданием львом антилопы, а птицами — рептилий, символизирующим то, что за наслаждениями следует ответ перед за них перед Богом.
Благодаря тому, что мой первый родной язык — испанский, ещё в школьные годы я прочёл выдающееся произведение выдающегося философа XX века «Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объясненное и комментированное Мигелем де Унамуно» (оно было переведено на русский язык только в наши дни). Так, в соответствии с семейной традицией, чтение скорректировало услышанное мной в советской школе и трансформировало знания в общецивилизационное русло.
При этом философия Унамуно для меня — это не то, что философия Э. Канта, Ф. Гегеля, А. Шопенгауэра и даже Василия. Розанова или Льва Шестова. Это философия жизни, а проще говоря, руководство к действию.
Вчера я имел беседу с профессором испанского университета, который спросил меня: «Скажи, пожалуйста, а что для понимания экономики в Испании или в России важнее: знание собственно экономики или всё же глубокое знание социальной антропологии?». Я горько усмехнулся и ответил: «В Испании, возможно, всё ещё важнее знание экономики. Например, если Испания по примеру Ирландии вдвое увеличит вложения в НИОКР, то она в одночасье превратится не в Ирландию, где нет никаких природных ресурсов (в отличие от Испании), а в одну из процветающих стран мира. А Россия — это страна, где первична социальная антропология — дисциплина, которую надо изучать не только в двух ВУЗах в Москве и одном в Петербурге, но повсюду с яслей, чтобы понять, в каком загоне находится экономика страны и кто её «пилит». Это не моя мысль, об этом писали и Розанов, и Питирим Сорокин, и Лев Шестов».
Для Мигеля де Уномуно Россия была также страной с акцентом на социальную антропологию, Россией Достоевского. «Я голосую за торжество духа, то есть, за то представление и ощущение, которое от жизни и мира имел Достоевский», — говорил он устами героя своего рассказа «Необычный русофил».
Сегодня речь пойдёт об экономике Испании как об экономике, в философском смысле, пессимизма. При этом экономика, которая пессимистична, но понимает это и отстаивает свой пессимизм, на самом деле, оптимистична.
О чём идёт речь. Я не буду опускаться до мелочей и обозначать 12 фундаментальных экономических показателей испанской экономики — от ВВП на душу населения до объёма инвестиций в страну и убежавшего из неё капитала, о безработице, коэффициенте уровня производства, спроса и об уровне жизни. Я хотел бы поговорить на примере пятой экономике Европы и 12й в мире о том, как современные правители Европы относятся к миру экспертов и учёных.
Я много раз как офлайн, так и онлайн присутствовал на конференциях (в том числе международных), где обсуждался вопрос связи экспертного сообщества с власть предержащими. Неизменно эксперты говорили одно: «Ты будь хоть семи пядей во лбу, предлагай дорожную карту любых реформ: как только проект попадает в тёмные тесные коридоры власти — на этом всё, все научные выкладки летят в тартарары».
Мне тут в этом месте моих научных рассуждений всегда вспоминаются реформы Косыгина (1966—1970 годов), ведь в ещё в 1966 году у нас могли бы произойти промыслительные события благодаря всего-навсего воле одного человека — Алексея Косыгина, и затем не было бы ни ввода войск в Чехословакию или Афганистан, не было бы Горбачева и прочих бед, свалившихся на и без того слабые плечи несчастного русского народа и шире — на головы остального человечества.
Прошло с тех пор более 60 лет, все обстоятельства реформы и детали подготовки проекта обнародованы. Более того, открыты все переговоры между главными действующими лицами: Косыгиным, Брежневым и остальными членами Политбюро, стала видна роль динозавров, голубей и ястребов.
В результате мы знаем, что Алексей Николаевич Косыгин стал изгоем в аппарате верхатуры (он и без того был белой вороной, а затем стал попросту мальчиком для битья) и все его решения стали носить ограниченный характер.
Мои ученики всегда спрашивали меня: профессор, а почему его попросту не уволили хотя бы в знак того, что реформы провалены? Так в том-то и дело, что властям был важен флёр сохранения реформ под видом того, что экономика развивается, но положения населения не улучшается, несмотря на заявленную цель реформ.
В Испании сегодня происходит нечто подобное. К власти пришли силы, олицетворяющие собой левые радикальные тенденции, суть которых в сжатом виде сводится к радикальному заметному улучшению положения широких слоев населения, но без революционных преобразований. Я знаком только с 12 моделями, предложенными левыми и левоцентристскими экономистами, целью которых являются быстрые (за 2-3 года) преобразования в социальной и социально-экономической сферах.
При этом в Испании победила очень интересная тенденция: руками левых и лево-радикальных сил развивается проект не что социал-демократов, а право-центристов и правых правоцентристов. Я имею в виду чистую экономику, не лезу в политику, и она показывает реальное распределение сил в элите.
В Испании побеждает извечная дилемма, согласно которой «бункер» милостиво разрешает внизу на политическом уровне (в конгрессе депутатов, в политических партиях, на митингах в клубах и ассоциациях) предлагать Бог весть какие прогрессивные с точки зрения улучшения жизни населения идеи. Но хода им не даёт.
Где я вижу параллелизм между экономической и социально-антропологической ситуацией Испании с Россией? Экономические модели в обеих странах не только существуют, их изобилие, пруд пруди, но от них отмахиваются как от зловредных мух, потому что некому их применять и нет политической воли на изменение положения дел. Политической воли не тех, кто имеет контроль в «бункере», но над ним.
Верхи и без того живут как кум королю, а что находится внизу на цокольном этаже общества, с их точки зрения — предмет для изучения раритетов в социальной сфере.
