К столетию со дня смерти писателя в Британии вышел новый перевод его дневников, который открывает для поклонников новые подробности известного текста.
После смерти Франца Кафки 3 июня 1924 года в его кабинете в Праге было найдено письмо, адресованное Максу Броду:
«Дорогой Макс, моя последняя просьба: все, что я оставляю после себя… в виде дневников, рукописей, писем (моих собственных и чужих), набросков и так далее, должно быть сожжено непрочитанным». Его друг не внял просьбе писателя.
«Брод был непоколебимо убеждён в их неизмеримой ценности для современности и будущего человечества, и он был прав», — говорит Росс Бенджамин, чей новый перевод «Дневники чешского писателя» опубликован к столетию со дня смерти Кафки.
Буквально через два месяца после смерти друга Брод подписал соглашение об издании романов Кафки. «Процесс» вышел в апреле 1925 года, «Замок» — в 1926-м, «Америка» — в 1927-м. Название последнего из них принадлежит Броду, а не Кафке: в дневниковой записи 1915 года писатель назвал свой роман «Der Verschollene» (Пропавший человек).
Позже Брод опубликовал приукрашенную редакцию дневников Кафки, которая на протяжении большей части столетия служила основой для немецких и английских изданий. Из текста Брод убрал отрывки с гомосексуальным подтекстом, опустил записи о посещении борделей, вырезал недобрые слова о невесте Кафки и оскорбления в адрес живых свидетелей, включая самого Брода.
Возможно, «признание Кафки было следствием искажения того, что он на самом деле написал», — говорит Бенджамин в предисловии к своему изданию. Вот несколько новых деталей, которые могут помочь нам лучше понять автора «Превращения».
Увлечение нудизмом
Во время очередного отдыха в санатории для нудистов «Фонтан юности» Кафка записывает, что он выделяется среди обнажённых мужчин тем, что не снимает плавок. «Я известен как человек в плавках». В конце концов, он расстаётся и с ними, чтобы позировать для карандашного наброска.
Писатель оставил заметку, которую Брод выкинул: «Я служил моделью для доктора Шиллера. Без плавок. Опыт эксгибициониста». Такая скромность, по мнению переводчика, могла быть вызвана застенчивостью или связана с обрезанием, но никак не с тезисом, выдвинутым в пьесе Алана Беннета «Член Кафки», о том, что у него был маленький пенис.
Бенджамин говорит: «Он много пишет о своём теле и дискомфорте (Кафка был необычно рослым для своего времени, и худым), но не о своём пенисе».
Гомосексуальные переживания
В том же санатории Кафка описывает «двух красивых шведских мальчиков с длинными ногами, которые настолько стройны, что по ним можно было провести только языком». Брод сократил этот пассаж следующим образом: «Два красивых шведских мальчика с длинными ногами». Убрал он и описание попутчика в поезде: «Его явно внушительных размеров член сильно выпирает у него в штанах».
Впрочем, переводчик советует не спешить записывать Кафку в мужеложцы: «Возможно, самое большее, что говорят нам эти отрывки, – это то, что Кафка был способен восхищаться мужскими телами и — по крайней мере, в воображении — желать их».
Визиты в бордели
Во время одного из таких визитов Кафка заметил у двери девушку, «у которой хмурое испанское лицо, она по-испански упирает руки в бока и потягивается в облегающем платье из защитного шелка. Её густые волосы тянутся от пупка до интимных мест». Брод опустил последнее предложение, которое, возможно, больше говорит о его эротических переживаниях, чем об эротических переживаниях Кафки.
Посещая пражскую синагогу Алтнеу на праздник Йом-Кипур (день поста, покаяния и отпущения грехов), Кафка заметил там семью владельца борделя, в котором он был несколькими днями ранее. Брод отредактировал эту запись, убрав название борделя и исказив мысли автора.
«Там, где Кафка решительно обвиняет себя в нечистоте и ложном благочестии, обнаруженных в синагоге, — пишет Бенджамин, — отретушированный текст показывает Кафку, осуждающим других прихожан с более возвышенной, менее скомпрометированной позиции».
Антисемитизм
В период с 1911 по 1912 год Кафка посетил более 20 спектаклей бродячей труппы, дающей представления на идише, и подружился с одним из актеров, Ижчаком Леви. Этот факт свидетельствует о том, что в отличие от немецкоговорящей еврейской буржуазии, к которой принадлежал и его отец, Кафка был лишён многих предубеждений относительно обедневших евреев с востока, говорящих на идише.
Одна из вырезанных Бродом дневниковых записей гласит: «Мой отец о Леви: тот, кто ложится в постель с собаками, а встаёт с клопами».
Подобные антисемитские тропы, отмечает Бенджамин, связанные с гигиеной, паразитами, не говоря уже о сравнениях с животными, всплывают в художественном творчестве Кафки. Поэтому Грегор Замза просыпается в образе гигантского «ungeheueren Ungeziefer» (ужасного насекомого-паразита) в пьесе «Превращение».
Вырезал Брод и ещё подобную запись, когда Кафка говорит о предрассудках своего отца: «Леви признался мне в своей гонорее; позже, когда я наклонился, мои волосы коснулись его головы, и я испугался, что подхвачу от него как минимум вшей».
Отвращение к своей невесте
«Если Ф. испытывает ко мне такое же отвращение, как и я к ней, тогда брак невозможен», — такую запись сделал Кафка, и восстановил Бенджамин. Женщина, о которой идёт речь — Фелиция Бауэр. Она была дважды помолвлена с Кафкой, прежде чем тот разорвал с ней отношения в 1917 году.
Брод оставил много нелицеприятных записей о Фелиции, например, такую: «Костлявое, пустое лицо, которое явно демонстрировало свою пустоту. Голая шея. Накинутая блузка. В своём платье она выглядела очень по-домашнему, хотя, как выяснилось, это было отнюдь не так. (По мере пристального разглядывания её, во мне растёт отвращение…) Почти сломанный нос. Светлые, несколько прямые, непривлекательные волосы, волевой подбородок». При этом Брод убрал отрывок, где Кафка говорит, что Фелиция похожа на прислугу. В новом переводе Бенджамин всё восстановил.
Скука на работе
Работая в Институте страхования от несчастных случаев, Кафка однажды поймал себя на том, что пытался подобрать слово для отчёта. В дневнике он записал: «Наконец-то у меня есть слово «стигматизировать» и фраза, которая к нему прилагается, но я все ещё держу все это во рту с чувством отвращения, как будто это сырое мясо, вырезанное из моей собственной плоти (столько усилий мне это стоило). Наконец-то я произношу его, но по-прежнему испытываю великий страх оттого, что все во мне готово для литературной работы, и она была бы для меня божественным растворением и настоящим воскресением, в то время как здесь, в офисе, ради такого жалкого документа я вынужден обкрадывать тело, способное на такое счастье, отнять у него кусок плоти — все равно что отнять у него кусок плоти».
Что задумал Кафка в этом пропущенном отрывке?
«Он драматизирует сам себя, возможно, с некоторой долей комической гиперболы, — считает Бенджамин, — и в то же время развивает образ, который становится частью его литературного репертуара, поэтику телесности (часто замученной и расчленённой), которую мы находим во всех его работах».
Творческий процесс
Брод исключил из дневников первый большой рассказ Кафки «Страшный суд», в котором автор переворачивает всё с ног на голову: беззубый, дряхлый отец сбрасывает с себя постельное белье и приговаривает сына к смерти.
Бенджамин вернул рассказ, поставив его рядом с записью, выражающей восторг Кафки от того, что он написал его за один присест 22 сентября 1912 года. По мнению переводчика, функция дневника обычно чисто терапевтическая. Она заключается в переносе на бумагу невыносимого. Однако у Кафки дневник 0 помощник в литературном творчестве.
Самолюбие Брода
«Хотя я и использовал синий карандаш в случае нападок на ещё живых людей, я не считал такого рода цензуру необходимой в том немногом, что Кафка хотел сказать против меня», — написал Брод в постскриптуме к своему изданию «Дневников».
Вместе с тем отрывок, восстановленный Бенджамином, свидетельствует об обратном. Кафка отметил, что берлинский рецензент назвал романиста Франца Верфеля «гораздо более значительным», чем Брод. Это Брод решил вычеркнуть в своём издании мемуаров.
Стюарт Джеффри, колумнист The Guardian, спросил Бенджамина, как бы он поступил, если бы был на месте Макса Брода? Тот ответил, что тоже ничего бы не сжёг, заметив: «Кафка знал, что друг, которого он попросил уничтожить следы, был человеком, который вряд ли смог бы заставить себя сделать это. С тех пор, как они познакомились, будучи студентами университета, Брод признавал его гениальность, отстаивал его работу, подталкивал его к публикации, несмотря на собственное сопротивление, и сыграл важную роль в популяризации и продвижении его работ, пока тот был жив.
Новый переводчик дневников Франца Кафки уверен, что поручение Броду можно рассматривать как завершающий акт амбивалентности». Вполне возможно, что это так — Кафка просил, зная, что его поручение останется без внимания.
По материалам The Guardian
