Испания без преувеличения некогда владела миром как своей колонией. Филипп II, уже правивший империей, где не заходило солнце — всей Европой плюс Западным полушарием и Тихим океаном (именно поэтому не заходило Солнце), женился на королеве Марии Тюдор и тем самым обрёл всю Британскую империю, что сделало его монархом практически для всей планеты.
Его соперником был король Португалии — единственный, кто в то время претендовал на участие в разделе «мирового пирога». Согласно Тордесильясскому договору, монархи взяли глобус и ничтоже сумняшеся карандашом провели по окружности планеты, поделив как яблоко Земной шар пополам. Чтобы не ссориться.
Что интересно, реалии Тордесильясского трактата частично сохраняются до сих пор. Как рассказал мне один из моих друзей-португальский дипломат, морские суда двух стран в наше время в соответствии с этим анахронизмом часто согласуют свои маршруты, встречаясь в открытом океане.
Курьёзов в истории всё ещё очень много, но наш сегодняшний рассказ посвящён отпадению от Испании последних испанских колоний, остававшихся у неё после Второй мировой войны.
Принято считать, что Испания стала второразрядной европейской державой уже по итогам Первой мировой войны 1914-1918 годов. Но должен напомнить, что XIX век — век колониализма, когда европейские державы укрепляли свои колониальные владения. Испания не то что опоздала на этот европейский пир и не получила не только своего заслуженного «блюда», но даже лишилась своего «десерта». Её собственные традиционные колонии уже делили восходящие звёзды мировой политики: США, Германия, отчасти Япония и в какой-то мере Франция.
Первая империалистическая война (как её назвал Ульянов-Ленин) — война 1898 года, привела к потере Испанией её жемчужины — Кубы, а также Филиппин, Пуэрто-Рико, большого количества островных колоний в Тихом океане, а также владений в Северной Африке. В результате в испанской литературе появилось понятие «Поколение 1898 года» (к нему относятся выдающиеся писатели, поэты, драматурги, художники), сутью которого было нечто напоминающее чувство, которое так выразительно демонстрировал в своих произведениях Эрих Мария Ремарк — упадок, депрессия, ностальгия по любого вида классике, не важно в чём и не важно какой, стабильности и хоть каком-то напоминании о материальном достатке в обществе.
Поколение 1898 года в Испании — это плеяда блестящих писателей, которые всколыхнули всю испаноязычную и латиноамериканскую литературу. Затем на его основе появились имена, составлявшие поколение 1927 года — Хорхе Луис Борхес, Хуан и Луис Гойтисоло, Николас Гильен, Алехо Карпентьер, и многие другие.
Вершиной этого стал автор «Ста лет одиночества» Габриэль Гарсия Маркес. Хотя я уже слышу критику: мол, он уже относится к другому поколению… Но мой ответ Керзону — да, это другое поколение, но это творчество человека, воспитанного на идеалах поколения 1927 года и впитавшего их. А раз так — то это в некотором смысле и поколение 1898 года.
Недавно я посмотрел киноленту 2014 года «Пальмы в снегу» с прекрасным испанским актёром Марио Касасом. Этот фильм навеял мне размышления о столкновении двух поколений испанцев, потерявших последние колонии в Чёрной Африке. Уже после Второй мировой войны помимо двух анклавов в Северной Африке: Сеуты и Мелильи, Испания сохраняла за собой Испанскую Сахару и небольшую территорию в Центральной Чёрной Африке — так называемую «испанскую Гвинею».
Это небольшой кусок земли, где испанские плантаторы производили несколько видов очень востребованной в Европе сельскохозяйственной продукции: кофе, какао-бобы, ряд видов орехов и фруктов.
По крайней мере до конца 1960х годов Гвинея была испанской колонией в её классическом виде. Во главе неё стоял генерал-губернатор, назначаемый военным ведомством, по всей территории были распределены участки для плантаторов-выходцев из Испании, на которых работали чернокожие рабочие как из числа местных жителей, так и из числа эмигрантов, попадавших на сезонные работы из соседних англоязычных африканских стран.
В середине 1970х годов со смертью диктатора Франко в Испании здесь, как и во многих других частях испанской колониальной системы, начались характерные для эпохи брожения.
Старт им был дан в испанской Сахаре с активизации движения Полисарио во главе с легендарным Мустафой Сайедом Эль-Уали, поддерживаемым Алжиром и отчасти Мавританией, и приблизительно те же процессы вскоре были отмечены в испанской Экваториальной Гвинее.
К власти пришёл свой диктатор Масиас Нгема, который де-юре повёл страну по пути антиколониализма, а де-факто — по пути авторитаризма и диктатуры одного человека.
Фильм, о котором идёт речь, рассказывает об атмосфере в обществе Гвинеи накануне падения власти Испании и начала нового этапа развития крохотного африканского государства.
Мне почему-то вспомнились кадры отхода русской эскадры к французским берегам, когда Красная армия взяла последний оплот врангелевской армии — Севастополь. Люди тогда бросались в воду, чтобы достичь борта шлюпа, отходящего к стоящему на рейде последнего судна, следовавшего в «Трапезунд», Турцию…
В «Пальме в снегу» показана кровавая сцена, когда женщины и дети, влекомые толпой, попадают под ноги бегущих людей, а некоторые и под пули охраны, призванной обеспечить мирный переход гражданских лиц на борт транспортного судна, уходящего в Испанию. Гибнут белые, гибнут негры, льётся кровь — одним словом, беда настигает всех, кто вовремя не побеспокоился об отъезде в Испанию, ещё задолго до падения испанского колониального режима в этой страны. Как водится, новые власти Гвинеи не щадят ни своих граждан, ни своих бывших поселенцев — испанцев.
Сегодня лента звучит очень актуально, потому что в Испании начинается волна ностальгии, связанной со сменой поколений.
Уходит поколение, прожившее жизнь при франкизме, и на его место заступает то, что возглавляет ключевые посты в государстве (40-50 летние политики). Кровоточащие раны напоминают о себе всегда, когда идёт смена вех; появляется ностальгическая нотка и в литературе, и в кинематографе, и в драматургии. Это переосмысление опыта предыдущего поколения, чтобы Испания могла сделать свои правильные выводы.
