Когда люди видели американскую танцовщицу Айседору Дункан во время танца, красота её тела и экспрессия казались неземными. Вдохновившись древними греческими и римскими формами искусства, она бросила вызов академическому мастерству и создала свободный от академизма современный танец.
Туники по античному образцу, с драпировками и складками, которые позволяли плавно двигаться ее телу, эффектно дополняли эмоциональные движения танцовщицы, включавшие в себя прыжки, бег и вытягивание рук, ног и шеи. Один из художников сказал, что она — символ человеческого животного счастья, воплощённая страсть, и репутация танцовщицы свободных нравов подтверждала эту мысль.
При этом босая, едва одетая «лесная нимфа» тщательно продумывала свой наряд и каждое движение рук и ног, почерпнув их в философии, в Британском музее и, заработав денег, впитала в себя среди греческих руин.
Своим искусством Айседора Дункан доказала, что танец может быть средством выражения чувств танцора. Собственно, она вернула искусству дионисийский дух, которому поклонялся её кумир — Фридрих Ницше.
В танце женщина забывала о том, через что прошла за свою короткую жизнь, начавшуюся в счастливом семействе банкира 26 мая 1877 года. Вскоре отец Айседоры Дункан потерял капитал и семья оказалась на грани разорения. Девочке было три года, когда родители разошлись.
Вся жизнь танцовщицы, как и её танец, была порывистым взлётом вверх и тотчас следовавшим за этим падением вниз. В танце она исповедывалась перед зрителем, и он доверялся ей.
В произведениях художников Айседора Дункан зачастую запечатлена с распростёртыми вверх руками и одной с обеими руками, вытянутыми в воздух, одной ногой вытянутой вперёд ногой. Как птица, готовая в любой момент устремиться вверх в поисках света. Как отчаявшаяся женщина, обманутая в любви.
Её называли «матерью современного танца». Она также была матерью троих внебрачных детей, не переживших детского возраста.
Отцом ее первого ребенка — дочери Дейдры Беатрис, был сценограф Гордон Крейг, который разделял ее отвращение к браку и не стремился отвести её под венец. Отцом ее второго ребенка — сына Патрика Августа, был Пэрис Зингер, наследник состояния индустрии швейных машин, отношения с которым были сложными и резко закончились после гибели общего сына.
В 1913 году произошла трагедия, от которой Дункан так и не оправилась: автомобиль, в котором двое ее детей и их няня ехали по Парижу, скатился в Сену, и все трое утонули.
Жажда материнства помогла танцовщице заполучить третьего ребёнка от скульптора Романо Романелли, который не пережил младенческих лет. Айседора Дункан об этом рассказывает в автобиографии.
Творческому наследию «матери современного танца» также не повезло. Она основала танцевальные школы в Германии, России и США, но ни одна из них не сохранилась.
Во время своего неоднозначного первого турне по России в 1905 году Дункан произвела глубокое впечатление на балетмейстера Михаила Фокина и Сергея Дягилева, из которого последний почерпнул приёмы, на которых возродит русский балет. Одним из горячих поклонников современного танца был нарком Анатолий Луначарский, в 1920 году предложивший Айседоре Дункан основать свою сеть школ и научить мастерству советских детей.
В 1921 году, на четвертую годовщину революции в Большом театре, в присутствии В. Ульянова-Ленина, Айседора Дункан и 100 её учениц исполнили «Интернационал».
В России стареющая танцовщица думала, что ей, наконец, удастся обрести стабильность и закрепить успех, причём без погони за спонсорами и гонорарами, поскольку финансирование обещано государством.
Тогда Дункан впервые связала себя узами брака, это было с молодым златокудрым поэтом Сергеем Есениным, с которым прожила в течение двух лет в непростом личном и творческом взаимодействии.
Никакие надежды не оправдались. После самоубийства (или убийства?) поэта в 1925 году Айседора Дункан обосновалась в Ницце, во Франции, где жила в забвении, а через два года трагически умерла из-за запутавшегося в колёсах длинного шарфа.
