Одна из причин, по которой Запад не принимает Россию в лоно цивилизованных стран — это история с останками семьи Романовых. Суть этой истории, дорогие читатели, Вы знаете. Шума много, а сколько ещё захоронений не хватает из девяти гробниц в Петропавловской крепости?
Вторая сторона этой проблемы — пока нет захоронения всех членов семьи, пока нет признания останков достоверными со стороны иерархов РПЦ и Зарубежной Православной Церкви, а также всеми Старшинами всех ветвей Романовых, Россия не будет иметь доступа к «золотому запасу» Династии.
На наш взгляд, есть ещё одна проблема, на которую всё время натыкается нынешняя российская внешнеполитическая стратегия, преследующая цель вернуть Россию в лоно «Клуба избранных» глав государств, правительств и Владетельных Домов Европы. Эта достойная форма раскаяния (а затем и покаяния) должна иметь место перед лицом Вечности.
Как католическая, так и Русская Православная Церковь, так и Англиканская церковь по праву считает, что если нет раскаяния, то грех не прощён: «За грехом следует покаяние. Если лицо совершит грех (я уже не говорю о смертном грехе), то, по мнению западноевропейской элиты, должно последовать публичное испрошение отпущения греха. Если такого действия не совершить, то принято считать, что грех продолжает «действовать» и люди, совершившие его, находятся во грехе, а их потомки (дети, внуки, правнуки) являются продолжателями греховности и грехопадения.
Человек, который не испросил прощения за совершенное грехопадение, является нерукопожатным и не может быть приобщён к евхаристии и к единому христианскому общению. Такова точка зрения не только Церкви (я имею в виду, глав церквей и поместных соборов), но и представителей всех династий, родов и многочисленных организаций традиционалистов и дворян.
Да, конечно, кто-то мне может возразить (я об этом слышал в Фонде им. Солженицына не раз), что представителей нынешних властей России принимают на самом высоком уровне, и даже удостаивают личной аудиенции иерархи церквей. Но повторяю: дипломатический протокол и дипломатические отношения ничего общего не имеют с признанием России как культурной цивилизованной державы правящими кругами и правящей элитой Запада, но также и Востока. Ни одно монархическое государство Азии, включая Японию, не считает, несмотря на официальные заверения, нашу страну «страной цивилизованного мира».
Всё, что я сегодня излагаю — это предмет особого рассмотрения и, на самом деле, предмет глубокого осмысления, потому что многие миллионы российских граждан хотели бы быть включенными в единое цивилизационное пространство, в котором давным-давно присутствуют страны бывшего соцлагеря и даже некоторые страны, пользовавшиеся в совсем недавнем прошлом дурной репутацией (как, например, Камбоджа или ряд других Латиноамериканских стран).
Итак, возвращаюсь к своему повествованию. Другая немаловажная причина, по которой Запад, мягко говоря, не спешит признавать Россию членом своего клуба — то, как обошлись с именем и памятью выдающегося гуманиста, философа, поэта, художника, литературоведа, антропософа и историософа Максимилиана Александровича Волошина.
Сегодняшний наш рассказ даже не столько о нём, столько о том, как обошлись с его памятью, с его философским, литературным, гуманистическим наследием, если считать, что этот человек был самой заметной фигурой в страшные годы революции и Гражданской Войны, который, рискуя своей жизнью и жизнью близких, был «над схваткой».
Вы знаете, что он одновременно спасал и белых, и красных. Он спас от неминуемой гибели генерала Маркса и одновременно крупного поэта, друга Пастернака и Марины Цветаевой Осипа Мандельштама.
Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин не был политическим деятелем — он был просто очень крупным мужчиной, с огромной пышной львиной шевелюрой волос и с огромным сердцем поэта и христианина. Ему, сыну казака и немки, дворянину по воспитанию и по происхождению было всё равно, кто перед ним: белый или красный. Перед ним был Человек.
Когда Волошин «запихивал» в свои антресоли людей, спасая их от преследования, он не интересовался их политическими воззрениями. Происходили и курьёзные случаи: белый поручик узнавал перед собой, сидя в тёмном убежище, лицо своего бывшего преследователя.
Максимилиан Александрович Волошин был уникальной фигурой на всём общественно-политическом пространстве той поры (он скончался в 1932 году и похоронен, как он и завещал, на вершине Карадага с тем, чтобы оттуда «наслаждаться пейзажами» своей любимой Киммерии, уйдя в Вечность). И моей маме — его единственной крёстной дочери — неоднократно приходилось слышать от высокой аристократии, проживавшей в США и в Европе, как за рубежом, так и в России (она была чиновником ООН) возмущение по поводу того, как можно так замалчивать и принижать память единственного праведника (не монаха) в послереволюционной России. На что мама, потупив взор, тихим голосом обычно отвечала: «Нет пророка в своём Отечестве…».
Да, действительно, сегодня существует небольшой, крохотный музей, носящий его имя в посёлке городского типа — Коктебеле (совсем недавно ему вернули историческое имя, а в советское время он был Планерским). По рассказам моей матушки, которая была там в конце 1990х годов, и со слов всех тех, кто и поныне приезжает из Крыма, явствует, что даже в музее не в полной мере раскрыта история гуманистического становления личности Максимилиана Александровича Кириенко-Волошина как человека, который никогда не опускался до того, чтобы занимать чью-то позицию в схватке, которую он всегда считал бесовщиной и братоубийственной усобицей. Всё его литературное творчество, включая «На путях Каина» и другие произведения, говорит о том, что Максимилиан Александрович никогда не скрывал своего глубокого отвращения к насилию, агрессии, стремлению унизить, оскорбить людей, а тем более к преследованию семьи и потомков людей, абсолютно не причастных ни к каким политическим действиям.
Кроме того, по свидетельству многих, побывавших в Музее Волошина в Коктебеле, там отсутствует раздел, посвященный Павловым — наряду с семьёй Юнге — основателям Коктебеля как столицы Серебряного Века. В Музее отмечается, что приезжавшие в гости к Волошину в Коктебель «размещались у него в доме, пользовались пресной водой, играли в большой теннис на его теннисном корте». Всё это не соответствует действительности, потому что корт был только на территории дачи Павловых (моих предков), единственная цистерна с пресной водой тоже принадлежала Павловым (её привёз на своём поезде мой прадед Павлов, начальник нескольких железных дорог, включая Московско-Казанскую железную дорогу).
«Неточности» и «шероховатости», которые сплошь и рядом наблюдаются в Музее (не говоря о том, что там не представлена единственная достоверная хроника истории Коктебеля — воспоминания моей мамы, Марины Ширмановой, «Память о былом»), являются продолжением стойкой линии на извращение фигуры и творчества Максимилиана Александровича Волошина.
Предмет наших горьких размышлений — это отношение к нашей собственной культуре, к нашей собственной истории. В угоду сиюминутным политическим, зачастую формалистко-материалистическим соображениям конъюнктурного характера у нас происходят вопиющие стратегические ошибки, прежде всего в отношении своей собственной недавней истории и культуре.
Исправление, если это ещё поможет, тех ошибок и промахов, которые сегодня наблюдаются сплошь и рядом, могут в конечном счёте привести к пересмотру в отношении России её места и роли в международных отношениях мировым цивилизационным сообществом, куда политическая элита Россия так давно и безуспешно стремится.
